Потом он принял важное решение — перебраться на конечную станцию в Квела Вилледж, сочтя, что его единственными конкурентами будет там лишь кучка хулиганов-подростков, которые не слишком напрягались, добывая таким образом деньги на баб и выпивку. Он и вправду никогда не слышал, чтобы там хоть когда-нибудь что-то стряслось. Но вот почему он ничего не слышал — это наконец выяснилось, и самым ужасным образом.
Когда наступил вечер первой пятницы, парни его вернулись с потрясающей новостью: остановку в Квеле кто-то уже обслуживал, и притом так ловко, что пассажиров обирали прямо на месте, и никто не мог понять, как это происходит.
Когда Шу-Шу спокойно воспринял эту новость, ребята его были крайне удивлены и обеспокоены. Обычно он раздраженно и яростно реагировал на любые препятствия. Но эти его парни были новичками и не знали его достаточно долго, чтобы понять, что он добился своего, старательно подражая тем, кого почтительно именовал «большими мастерами».
А на этот раз мастера оказались и вправду большими. Шу-Шу был ужасно взволнован и решил как следует все проследить, чтобы внедрить ту же систему в Писхейвене, где новый план освещения улиц угрожал перечеркнуть его прежние методы.
И на следующей неделе он послал всех своих людей. Это было рискованно, но риск того стоил. Все они получили точные инструкции — ничего не делать, только наблюдать. Шу-Шу надеялся, что занятые своим делом мастера ничего не заметят.
Еще одна ошибка. Те решили преподать урок — и распространить свои операции на Писхэйвен. В результате когда Шу-Шу около полуночи услышал стук в двери и кинулся открывать, в них он нарвался на мастеров и это стало началом его конца.
Все произошло очень быстро. Сбив его с ног на продавленную кушетку, распороли сорочку марки «Палм-Бич» до самого воротника. На мгновенье вспыхнула зажигалка. Первый угол спицей был нанесен в район кобчика — чтобы лишить его ног; но это было только началом. Потом острие спицы стало перемещаться все выше. И руки тоже. И ещё выше. И снова укол в позвоночник.
Чистые ранки закрылись через три дня. Невропатолог в писхейвенской больнице считал доказательство стерильности ещё более угрожающим, чем потрясающее знание преступником анатомии. Об этом он сказал доктору Стридому. Полицейский врач пожал плечами: в этой больнице ничего сделать не смогут и смешно будет им заниматься такими случаями, когда стольким пациентам приходится лежать на циновках под кроватями с тяжелобольными.
И на четвертый день Шу-Шу выписали. Два санитара вынесли его вон и усадили на газон в нескольких метрах от входа в больницу. Там он просидел белея пластырем сквозь разорванную сорочку — до полудня; солнце и жажда допекли его так, что он начал призывать на помощь.