Меня гложет твоя совесть, у меня болит твоя жалость, я люблю тебя твоей же отраженной любовью… И ничего не могу с этим поделать. Ни-че-го, — с горечью произнесла она. — Каждый раз, когда ты игнорируешь очередную грозящую тебе смертельную опасность, — заглядываешь в пропасть, стоя на ненадежном карнизе, ныряешь в кишащую акулами лагуну, устраиваешься на ночевку под старыми, готовыми рухнуть от любого вздоха каменными развалинами, — мое сердце замирает от ужаса, что я могла не успеть. И когда-нибудь так оно и будет. И мир, наше детище, наше создание, погибнет вместе с тобой.
Два года или двадцать тысяч лет я искала выход из этого замкнутого круга, круга веры и любви. И все-таки нашла его. Ты не веришь моим словам. Но сможешь поверить, когда они будут подкреплены моей смертью. И тогда, может быть, ты сможешь возродить свою любовь и станешь хранителем этого мира. А даже если и нет — той жажды жизни, которую ты заберешь у меня, должно хватить, чтобы унять твою тягу к смерти. Да и мое бессмертие и могущество, которое ты получишь вместе со всем остальным, должно затруднить тебе попытки самоубийства. По крайней мере, подобные «случайности» вроде падения со скалы тебя убить не смогут.
Все. Я готова. Рази.
Эльга закончила свою пламенную речь и, выпрямившись, замерла, зажмурившись и даже не дыша. Для нее, как и для любого из демиургов, привыкших в любой ситуации превыше всего ценить собственную жизнь, подобная неподвижность явно стоила больших усилий. Сейчас, когда все ее инстинкты отчаянно требовали немедленного отступления, бегства, телепортации куда-нибудь подальше, сохранение подобной, пусть несколько напряженной и неестественной, неподвижности явно было немалой заслугой.
Несколько секунд, наверняка показавшихся ей вечностью, я также сохранял неподвижность, занятый размышлениями. Предложение Эльги было соблазнительно. Очень соблазнительно. Ее чувства, ее жизнелюбие… Да, они были способны хотя бы частично заполнить терзающую меня пустоту и послужить тем семенем, тем плодородным субстратом, который позволил бы мне возродить свою душу. Но… Что потом? Если я все же смогу взрастить любовь, а Эльги уже не будет? Возродить совесть — чтоб вечно терзаться? И даже не иметь возможности погибнуть, случайно сорвавшись с какой-нибудь горы?
Нет, наверно, я бы все же принял ее предложение, если бы в этот момент передо мной не замаячил иной, пусть слабый, ненадежный, но все же более приемлемый выход. А если даже он и окажется обманкой, то что ж… Всегда можно будет вновь вернуться к ее предложению.