Как-то вечером Семейка с Умаем выбрались на палубу. Над судном густо висели звезды. Их отражения плясали в черной, как деготь, воде.
С минуту они стояли у борта, любуясь блеском отраженных звезд. И вдруг Умай, глаза у которого были острее Семейкиных, схватил друга за рукав.
— Там, впереди, что-то белеет!
Семейка долго всматривался туда, куда указывал Умай, и вскоре действительно разглядел впереди по курсу судна какое-то белое пятно. Пятно это росло и приближалось. У Семейки перехватило дух, когда он понял, что это такое. Белое пятно было пеной возле выступавшего из воды кекура, а темная громада — береговым обрывом. Судно прямо летело на прибрежные камни.
— Скорее! — крикнул он Умаю и кинулся в кормовой отсек.
«Спят они, что ли? — мелькнуло в голове. — Разобьемся ведь!»
Едва они подбежали к люку, как он распахнулся и из кормового отсека выскочил человек, в котором Семейка узнал Бакаулина.
— Ты что там делал? — закричал Семейка, но широкая железная ладонь тут же закрыла ему рот.
Извиваясь и впившись зубами в ладонь промышленного, Семейка пытался вырваться из тисков. Вдруг промышленный громко вскрикнул и с проклятьем выпустил Семейку, который тут же прыгнул в люк, не пытаясь даже понять, что заставило Бакаулина выпустить его. Надо было спасать судно.
— Треска! Буш! — громко кричал он в полной темноте, спускаясь вниз и боясь, что не поручит ответа.
— Что случилось? Ты чего орешь? — раздался недовольный заспанный голос Трески. — Только успел уснуть, как ты тут со своим криком. Чего спать мешаешь?
— Судно идет на прибрежные камни! Где Буш?
— На какие еще камни? Эй, Буш! Кто свет задул?
Не получив ответа, Треска высек огонь и зажег плошку. На полу у кормила лежал без движения Буш.
— Перекладывай кормило вправо! Скорее! — подстегнул Семейка криком Треску. — Сейчас налетим на камни!
Треска перерезал веревки, которыми было привязано кормило, и налег на него грудью. От резкой перемены курса судно накренилось. Вверху громко хлопнули паруса. Затем на палубе послышался топот многих ног, раздались встревоженные голоса.
— Разобьемся! — взлетел чей-то вопль. И наверху все смешалось.
Затем прозвучал выстрел из пистолета, и громкий голос Соколова перекрыл шум на палубе.
Едва заметный шорох прошел под днищем, и у Семейки разом онемели все мускулы. Он закрыл глаза, но шорох не повторился. Радостные крики наверху подсказали, что опасность миновала.
И в это время застонал и зашевелился Буш. Закрепив кормило, Треска наклонился над ним, поднял его голову.
— Как это ты так? — спросил он, увидев, что швед открыл глаза.