Мята крепко обнял Семейку за плечи, трижды поцеловал и, перекрестив, отпустил. Семейка, пряча слезы, поднялся на борт лодии.
Мята и улыбающаяся по своему обыкновению Матрена, стоя на косе, долго махали вслед судну.
Берега Камчатки уходили все дальше и дальше: Давно слились с берегом фигурки Мяты и Матрены, сам берег потерял очертания и вытянулся темной нитью; потом и эта нить рассосалась в синем мареве горизонта, и только белоглавые вершины хребтов до самого вечера висели в чистом небе, словно отделившиеся от земли облака.
На другой день утром исчезли горы. Пустынное море со всех сторон окружало судно, катя белопенные валы навстречу резавшему их форштевню.
Миновали еще одни сутки, и другие, и третьи, а судно, гонимое попутным ветром, все так же спокойно шло на запад. Казаки уже надеялись, что плавание закончится благополучно, что не далее как еще дня через три они увидят охотский берег.
Утро пятого дня выдалось моросливым и холодным, судно вошло в стену тумана. У Трески явилась страшная догадка, что туман рожден ледяными полями. Часа через два у бортов лодии стал слышаться шорох. Казаки сквозь туман разглядели на волнах ледяную крошку.
А предательский туман все наплывал и наплывал и вскоре сгустился до такой плотности, что с трудом можно было различить пальцы на вытянутой руке. Треска, скрипя от ярости зубами, носился по судну, выгоняя всех казаков на палубу и требуя одного: смотреть во все глаза, чтобы не налететь на ледяную глыбу. Однако требование его оказалось невыполнимым: даже Умай ничего не различал в тумане. Парус на передней мачте убрали, и судно замедлило ход. А ледяная крошка все терлась и терлась с шорохом о борта, шорох этот становился с каждым часом громче. Наконец, первый легкий удар в днище известил о том, что началась полоса более крупных льдов. Убрали парус и на кормовой мачте, и судно застыло на месте. Впрочем, и с неубранным парусом судно едва продвигалось вперед — в тумане ветра почти не чувствовалось, хотя сам туман не стоял на месте: полосы и сгустки его текли возле самых глаз, словно мутная река, в которую судно погрузилось, как стоячая сонная рыбина.
В тумане простояли до самой ночи. При этом не раз в борта лодии ударялись льдины, из чего можно было заключить, что льды перемещаются по воле морского течения. Ночь провели в тревоге и неведении.
К утру поднялся небольшой ветер, и туман рассеялся вместе с ночным мраком. За ночь неведомо откуда взявшиеся льды со всех сторон обступили судно от горизонта до горизонта, и только сама лодия дрейфовала в небольшой прогалине чистой воды. К полудню и этой полыньи не стало. Льды теснились вокруг судна, зажали его в белые тысячепудовые тиски. Лица казаков посинели от холода и страха. Каждую минуту ожидали они страшного треска, гибели судна, раздавленного льдами.