— Фелипа, дочь моя!
Это колотит в двери Марго — коротко подстриженная, тесно упакованная, как все кубинки, в яркие синтетические брюки, со спортивной сумкой «Динамо-Минск» через плечо. Чем-то моя куньядушка-золовушка сильно недовольна. Кстати, «дочь моя» — местное обращение к любой особе женского пола, независимо от возраста и степени родства (так меня называет соседский ребенок, обижаться бессмысленно). М-да, попробовала бы я сказать своей матери что-то наподобие «Галина, девочка моя…» — нет, не могу даже представить. Или взять это их обращение к незнакомому — оуе, произносится с растяжечкой: ой-е; в Союзе еле отучила мужа от провокационно-угрожающего «паслю-ючай», языковой кальки, на которую белорусские парни мгновенно реагировали боевой стойкой, а он, глупенький, считал их чрезмерно агрессивными.
А вот и причина недовольства Рейнальдовой сестрицы выяснилась: сегодня утром в лавке давали по продуктовой карточке рыбу, а Фелипа, занявшись бельем, проворонила этот действительно уникальный шанс. Работающая Марго вынуждена держать тархеты, свои и детей, у матери: не каждая женщина может позволить себе четыре-пять часов ежедневного стояния в очередях. Мне жалко свекровь и я сочувственно спрашиваю:
— А почему Марго не делает покупки в магазинах свободной торговли?
— В свободной торговле может покупать только буржуазия, такие там цены, — отрезает Фелипа.
— Разве на Кубе есть буржуазия?
— Есть. Это те, кому недостаточно нормированных продуктов.
Мой слабый разум, разморенный жарой, миазмами керосинки и голодом (когда выпрямляюсь, перед глазами темнеет и мелькают оранжевые искры), все же оказывается способным отследить недвусмысленность намека.
— В трудное для революции время, — поучительно продолжает Фелипа, — надо уметь обходиться наименьшим. Есть у тебя сегодня тарелка риса — хорошо, нет — тоже хорошо. Все остальное — мясо, яйца, масло — буржуазная роскошь. Команданте призывает затянуть ремни на последнюю дырку — и каждый сознательный кубинец должен это сделать!
— А если Команданте потребует совсем ничего не есть?
Фелипа гневно вскидывает голову в белых бумажках (и на кой ляд тащила ей из Союза в подарок самые лучшие бигуди?):
— Командантестоит только приказать!Лично я мечтаю об одном: умереть раньше, чем не станет Команданте!
Один русский классик ХХ века как-то заметил, что революцию совершают за несколько часов гении самоограничения, а потом десятилетиями люди поклоняются духу ограниченности — как святыне. Эти слова вспоминаются мне ежедневно за обедом и ужином, состоящим из риса и черной фасоли «конгри», — и это еще очень даже бьен, уверяет меня муж, — я знаю, что он прав. С утра вновь нормальная (нормированная!) жизнь в поисках куска тыквы (если повезет), чтобы сварить из него суп для Карины. Эти вылазки редко заканчиваются успешно: бывалые люди уверяют, что продовольственное снабжение в восточных провинциях поставлено гораздо хуже, чем в столице. Однако в Гавану за товаром не рванешь, помехой тому тархета, будь она неладна, — отоварить ее можно лишь в строго определенном магазине по месту жительства.