Аббаса не зря называли Плешивым Аббасом, да и вообще господь-бог не зря сделал его плешивым. Я должен вам сказать, что люди, поражённые паршей, обладают своеобразным умом и природной проницательностью. Можно подумать, что, как только голова лишается волос, у человека прибавляется ума. Во всяком случае, этот Аббас, невзирая на свою плешивость, был способен давать уроки самому дьяволу и выманить змею из норы. Он знал лучше всех, что эти осенние и зимние проливные дожди посылаются господом богом лишь для того, чтобы его приближённые рабы, подобные господину доктору Тейэби, уважаемому депутату иранского народа, могли со спокойной душой и без помех обделывать свои делишки. Несмотря на то что Аббас был тёмным, неграмотным человеком, он благодаря своей природной смышлённости и ловкости прекрасно понимал, зачем являются сюда эти люди в дождливые вечера, и, хотя они поднимают воротники пальто, закрывают лицо кашне и прячутся под зонтиками, Аббас узнавал их и про себя разоблачал их тайные делишки.
Каждый из этих людей по нескольку раз, и ночью, и днём, в вечерней мгле и при утреннем свете, в сумерки, в полночь и в полдень, одним словом, в самое различное время дня и ночи, когда в переулке наступало затишье, проходил мимо Аббаса и укрывался в этом доме, где вершилось столько важных дел. Если Аббас даже не знал в лицо самих посетителей, то знал их обувь, их походку, узнавал их шаги, их манеру стучаться в дверь, знал даже запахи их духов и одеколона, различал цвет их автомобилей и знал их шофёров. Правда, ему были неизвестны ни их имена, ни их положение, ни их профессии, а иногда он даже не понимал их языка. И в то же время, когда Мешхеди Мохаммед Голи и Хава Солтан, несмотря на всю их смекалку, не могли разобраться в этом потоке людей, он знал, кто появляется здесь впервые, а кто — давнишний посетитель этой обители и покорный исполнитель воли доктора, посвящённый в его тайны.
В тот вечер в лавке Аббаса почти не было покупателей Единственный покупатель — старик носильщик, который за полчаса до того притащил мешок угля в дом, находившийся в конце переулка, а затем, ахая и охая, обливаясь потом и тяжело дыша, вошёл к Аббасу, взял тарелку киселя и усевшись в глубине лавочки, прильнув губами к краю тарелки, одним махом проглотил её содержимое. Само собой разумеется, всё, что делал носильщик, не было для Аббаса каким-то необычным зрелищем, поэтому Аббас, сидя на табуретке за прилавком, уставленным тарелками, заложив ногу на ногу и сдвинув набекрень шапку на своей плешивой голове, любовался небосводом и выглядывавшими из-за туч звёздами и думал о круглой, полной, упругой груди работницы из дома, расположенного напротив его лавочки, которая сегодня после полудня приходила в лавку Аббаса поесть киселя. Аббас вспоминал, как колышется под грязным шерстяным жакетом её грудь, и сердце его млело от истомы. Погруженный в эти мысли, он не сразу заметил, что в переулок въехали автомобили и из них один за другим выходят люди и направляются к заветной двери.