О, если бы он не был занят своими покупателями, если бы не эта горсточка женщин и детишек, которые заходили поесть у него мороженое и рисовый кисель, если бы не бесконечные споры с Мешхеди Мохаммедом Голи и болтовня с Хавой Солтан, на нём, наверное, от этих переживаний уже давно сгнили бы семь саванов.
Однако ничто так не облегчало сердце Аббаса, как те полчаса, которые он проводил в чайной, расположенной недалеко от переулка Сарчамбак, беседуя с Иззатом-Оллой.
Каждый раз когда он замечал, что у господина доктора Тейэби в этот день больше посетителей, чем обычно, у него возникала острая потребность повидаться с Иззатом-Оллой. Человеку всегда радостно поглядеть в глаза своему другу, и, если он не будет иметь возможности видеться с ним, делиться с ним своими горестями, весь мир померкнет в его глазах. Ведь и Аббас, несмотря на свою плешивость и бедность, имеет сердце и тоже разбирается в том. что хорошо и что плохо, и к тому моменту, когда ему придётся покинуть бренную землю, он хочет понять, что же происходит вокруг него. Поэтому, когда он видит этих проходящих перед его лавкой аристократов, у которых и руки и одежда запачканы кровью, ему особенно хочется повидать Иззата-Оллу.
Ему хочется хотя бы полчаса посидеть с ним рядом на нарах чайной, выпить вместе по стаканчику чаю вприкуску, выкурить одну-две трубки его табака и раскурить на двоих одну ушнуйскую сигарету.
Посидев с Иззатом-Оллой каких-нибудь полчаса и побеседовав о всякой всячине, Аббас обретает полный душевный покой. Тогда он глубоко вздыхает, вытягивает на потёртом коврике босые ноги, снова надевает свои гиве, целует Иззата-Оллу и, измусолив ему щёки и подбородок, отправляется домой.
В ту ночь Аббас тоже направился в чайную, чтобы рассказать своему другу всё, что он видел за последние дни, в особенности во время сильного дождя, и снять со своей души этот тяжёлый груз. Иззат-Олла немного запаздывал. Аббас, сидя в кругу своих знакомых и сверстников, выпил два стакана чаю и уже начинал терять надежду на то, что Иззат-Олла придёт, как вдруг тот появился на пороге.
После традиционных поцелуев, к которым они привыкли с мальчишеских лет, Иззат-Олла поднялся на нары и сел. Сняв свои гиве, он скрестил по-турецки ноги и внимательно осмотрелся. Аббас сразу почувствовал, что у друга что-то неладно.
— Иззат, чтоб тебе не видеть добра, ты чего опять надулся? У тебя что-нибудь случилось?
— Нет, ничего. Но сегодня с самого утра у меня почему— то тяжело на душе.
— Ты что, поругался с кем-нибудь?
— Нет, как раз сегодня Хадиджа была более обходительной. чем всегда, и не бросалась на меня, как собака.