Легостаев взял в руки кисть, долго разглядывал ее в полутьме, как бесценную, лишь волею счастливого случая найденную реликвию, и со страхом подумал, что отныне даже эта любимая им кисть, с которой он не разлучался, создавая свои лучшие полотна, не будет доставлять ему такое же ощущение счастья, какое доставляла прежде.
Все будет отныне иным — и солнце, и звезды, и даже воздух, которым он дышал. А как мечтал он об этой сегодняшней встрече, как хотелось рассказать Ирине о своей жизни вдали от нее, о том, что и там, в жарком небе Испании, она всегда была вместе с ним!
Итак, все рухнуло. Да, Семен вырос, заканчивает десятый класс и скоро пойдет своей дорогой, поводыри ему не нужны. И все же — разве уход Ирины, его матери, пройдет бесследно? Трагедия разрушенных семей прежде всего в том, что страдают дети — они теряют веру во все светлое, честное и прекрасное, самую ценную веру человека. Легостаев помнил, как его отец развелся с матерью, ушел из семьи, и после этого что-то очень тонкое и очень существенное порвалось в его отношении к отцу, порвалось, можно сказать, навсегда. Осталась какая-то неизлечимая, неутихающая боль. И разве такое же чувство не останется у Семена? Конечно, в том, что произошло, он, Легостаев, не виноват, но откуда ему знать, какие мысли сумела внушить Семену Ирина, ведь ей конечно же нужны были доводы для того, чтобы оправдаться и перед собой и перед сыном. Впрочем, лучше ли детям, если семья сохраняется лишь ради них, хотя они знают, и чувствуют, и догадываются, что родителей связывает лишь одна житейская необходимость, существование, начисто лишенное любви? И когда же дети страдают сильнее — когда семья распадается из-за того, что угасла любовь, или когда сохраняется искусственно, только потому, что никто из родителей не в силах сделать решающий шаг к развязке? Несомненно, степень страдания зависит и от самих детей, и от их возраста, и от восприимчивости, и от того, насколько близки и дороги им родители, и от способности детей понять и осмыслить происшедшее. Как правило, детям не дано этого понять, по крайней мере до той поры, пока они не переживут нечто подобное сами, пока сами не пройдут через это.
Легостаев задавал себе все новые и новые вопросы, не находя точного и правильного ответа и все больше удивляясь тому, как в этот момент, когда он знает, что у него уже нет Ирины, — как может он думать о чем-то другом, что лишь косвенно связано с ее бегством из дому? Как может сидеть, ощущая свое бессилие, вместо того чтобы отправиться вслед за ней, найти ее хотя бы на краю света и вернуть к себе.