Касаткина потчевали бесплатно. В «Патэ&Шапо» Костя позвал Капустницу. Любви он ей дать так и не смог. Решил откупиться шиком.
Французский ресторан был действительно шикарным именно своей благопристойностью. Нинка от радости выглядела авантажно. Даже прозрачная блузка, которую в народе звали «мясо в целлофане», – в общей ресторанной респектабельности имела вид не подольской, а парижской.
И Капустница казалась не раскрашенной теткой, а ухоженной фрёй.
Костя с Нинкой заказали утиное крылышко и бутылку «Клико». Капустница смотрела на Костю, Костя – по сторонам.
В углу зала он увидел чье-то очень знакомое лицо.
От неожиданности Костя вдохнул шампанское не в то горло и зашелся кашлем. Когда он снова поднял глаза, в углу никто не сидел. Было много мрака и воздуха. Вино действовало. У Кости, наверно, разыгралось воображение.
Но, когда выходили из зала, Костю что-то полоснуло. Кто-то провел по ним взглядом, как бритвой. Костя оглянулся, но взгляд растворился среди чужих мужчин и женщин. Сидели местами компанией, но в основном – парочками.
Нинка была счастлива. Подумать только, она с Костей в «Патэ&Шапо»! От счастья Нинка стала грустной и не смела приставать с любовью.
Дома, в мужском коридоре, у своей двери, Капустница целовалась так, что Костя потерял было голову, но хриплый дальний смешок бомжей с чердачных ступенек Касаткина образумил.
Кстати, о бомжах. Сюрпризы были и тут. Костя побывал в снобистском геевском клубе «Принц и нищий». В зальчике танцевали. Костя зашел оглядеть второе, интимное помещение. Пусто, а на двухэтажных нарах на нижнем лежаке на газете стояли знакомые нищенские опорки.
Но Костя рад был, что у всех своя жизнь. Везде кипело. Если даже митинский бомж набирал на дорогой кабак, что говорить о Костиных соседях, приличных, больше того – лучших митинцах! Придет день, заживут припеваючи и они, не скрывая доход.
В мечтах о митинском счастье Костя временами забывал о митинском горе.
Но под утро, вернувшись сытый, шел по коридору и чувствовал, что от харчихиных маниакальных мясо-мучных паров уже поташнивает.
Святки кончились, а мороз – нет, но метели стали реже. Воздух был искрист, колюч и сух.
Все же с чердака несло душной прелью. Бомжи сушились у трубы вдоль верхних ступенек. На решетке на чердак за их спиной висел замок. Ступеньки были обжиты, как квартира. Ступенька – комнатка.
Трое сидельцев сидели ежедневно, несколько приходили время от времени. Ниже всех, у их ног – баба, верней, иссохшее существо. Рано утром бомжи уезжали попрошайничать, баба ходила недалеко, по помойкам за бутылками. Вечером возвращались.