– Дагюбой. Дгяни. Богваны. Постучалась и заглянула Катя.
– Такое впечатление, что что-то искали, – сказала она.
– Ну, гадно, гадно, детоньки, все в погядке, – вдруг заторопилась доктор Кац. – Вы-то как сами? Как здоговье, Костя?
– Здоровье коровье.
– Ой, смотгите. Опять отечный.
– Чаи он гоняет, вот и раздулся, – объяснила Катя.
– Почему чаи?
– Есть неохота, – ответил Костя, подтянув трусы.
– Это почки, – сказала Мира. – Нет аппетита – камни. Могу, детка, погожить вас к себе, пговегиться.
– Нет, нет, что вы, – заторопился Костя.
Они вернулись к себе. В окно проглянуло солнышко. Катя легла досыпать. Костя зевнул и надел брюки.
Катька, может, права. Квартирные воры крадут аккуратней. Но красть мог неумелый. Срочно понадобились деньги. Бросалось в глаза, как неграмотно взял он стеклянную брошь. Искать у Кац было нечего. Она не создавала секретное оружие. Она смотрела мышам в брюшко.
Мира еще осенью поведала ему свою жизнь. Папа был вгачом-вгедитегем, умер от инфаркта в день освобождения, за ним, от инсульта, – мама, тегапевт. Мира стала «угогогом», муж, тоже уролог, уехал в Израиль, она патриотично отдалась задрипанной двухсотке и гаврилинским афганцам.
Предположим, у Кац искали все же научные сведения. Скорее всего на заказ. А брошь – прихватили. Если так, увидят, что стекло, и выбросят.
Костя подошел к окну, глянул вниз, на помойку.
Как всегда, копошился там знакомый черный червячок. Поволяйка выуживала бутылки на субботнюю выпивку.
Костя дождался, пока она обрыла баки, достал с антресолей старый хозяйский ватник, служивший, видимо, всем прежним жильцам сначала тюфяком, потом половой тряпкой, надел его, натянул ушанку до глаз, обмотался, как ребенок на прогулке в мороз, до глаз шарфиком и спустился во двор.
Было еще светло. Поволяйка скрылась в направлении плешки, больше никого не было.
Костя приступил к осмотру помойки. Ничего особенного он не ждал, но проверить хотел.
Баки были почти пусты, доверху наполнялись они к вечеру. На дне лежали мокрые газеты с овощными очистками и смятые молочные пакеты. Один бак стоял полный. В кучу упаковочного пенопласта кинута была подозрительная дермантиновая сумка со сломанной молнией. Костя осторожно заглянул. В сумке лежали пенальчики, напоминавшие емкости для бутербродов. Под ними посверкивала, как рубин, стеклянная роза на булавке.
Костя вытащил верхний пенал.
На старой, в царапинах, металлической коробке стояло клеймо «Медхехника» и советский знак качества. Это был герметический медицинский контейнер. Очевидно, на соровские деньги сменили оборудование в этой ее ЛЭК, и Мира, по совковой привычке хапать, унесла к себе казенное списанное старье.