Генерал вздохнул — что тут прикажете делать, ведь на войне потери неизбежны, будь ты хоть крестьянин или аристократ с длинной родословной, и тут же собрался, подозвав к себе адъютанта — нужно было отдать приказ по корпусу, отводимому на юг.
— Пишите, Венк, — генерал задумался и начал быстро диктовать, практически не останавливаясь и не поправляя текста: — «Солдаты 19-го корпуса! Семнадцать дней мы сражались в Бельгии и Франции. Шестьсот километров прошли мы после пересечения границы Германии и добрались до Ла-Манша и Атлантики. На этом пути вы сокрушили бельгийские укрепления, прорвались за Мез, сломили продолжение «линии Мажино» в незабываемой битве за Седан, захватили господствующие высоты на Стонне и, не останавливаясь, пробились через Сен-Кантен и Перонн в низовья Соммы, Амьен и Абвиль. Вы увенчали свои успехи захватом побережья Ла-Манша и морских крепостей Булони, Кале и Дюнкерка.
Я просил вас сражаться без сна 48 часов — вы делали это 17 дней. Я приказывал вам сражаться, не страшась угроз с фланга и тыла, — вы ни разу не дрогнули.
Вы самоотверженно выполняли все приказы с непревзойденным самообладанием и верой в свое предназначение.
Германия гордится своими танкистами, и я счастлив командовать вами.
Мы не забудем наших павших товарищей, честь им и слава! Их жертва не была напрасной.
Вооружимся же теперь для новых славных деяний!
Слава Германии, слава нашему вождю — Адольфу Гитлеру!»
Гудериан остановился — пока он диктовал, все перипетии славного танкового рывка прошли перед его глазами. Они сделали это!
— Поставьте мою подпись и немедленно отдайте в типографию. Приказ прочитать вечером на построении. И будем готовить наши танки к новому походу! И к новой славе!
«Фельзеннест»
— Мой фюрер! Получена экстренная радиограмма от генерала фон Бока! — в голосе Шмундта звучало безмерное ликование. Таким возбужденным, прямо трясущимся от ликования Андрей еще не видел своего главного военного адъютанта. — Командующий английской армией генерал Горт вступил в переговоры о капитуляции. Британцы полностью прекратили сопротивление и начали сдаваться в плен.
— Это победа, Шмундт. Это наша победа!
Андрей чуть не запрыгал от охватившего его чувства эйфории — так стало легко и радостно на душе. Хотелось петь и плясать. И выпить! А потому он открыл шкафчик, вытащил оттуда выпрошенную им ранее пузатую бутылку ликера — там хорошо булькнуло, на кофе с собеседниками едва ушла четверть драгоценной влаги.
Уверенным, отработанным в общаге умением, с чисто русским размахом, уже капитально испорченным немецкой скаредностью, бухнул пахучую жидкость в рюмки. Рука не подвела — ровно на две трети, а рюмочки махонькие, грамм на тридцать, не больше.