— Они вышли на аптеку! — завыл было Сергей Николаевич и тут же смолк, уставившись на Альгериса.
— Так вот, Тамара Багратионовна взяла все на себя. Показала, что сама сфабриковала этот документ.
— Вот! — вскричала Нино. — Слышишь, ты, мразь? Я говорила тебе, — сверкнула она очами в сторону мужа.
— Но ее положения это признание, как вы понимаете, не улучшило, — как бы не заметил выкрика Григорий Борисович.
— Мы обязаны ее вытащить! — опять вскричала Нино.
— Можно, конечно, проработать вариант с невменяемостью, — задумчиво пожевал губами адвокат, — но не знаю, не знаю… Экспертиза будет самая тщательная. Комиссионная. Всех не подкупишь.
— А где Илья Николаевич? — вдруг спросил молчавший доселе Вано.
— Он в больнице, — деловито сообщил адвокат. — Сердечный приступ. Не знаю, что у них за разговор был с Грязновым, но из кабинета его прямо в больницу отправили. Не в тюремную, нет, нет. Сначала-то они его тоже задержать хотели, я так думаю. Но после признания Тамары Багратионовны ему, собственно, предъявить нечего. Я думаю, ограничатся подпиской о невыезде. Да куда он сейчас может выехать в предынфарктном состоянии? У меня записано, какая больница, сейчас, минуточку…
Григорий Борисович раскрыл объемистый портфель.
— Где сейчас Тамрико? — останавливая его руку, спросила Нино.
— В «Матросской тишине». По высшему, так сказать, разряду. Я ее не видел. Возможно, я встречусь с ней уже завтра. Вот пока и все, — еще раз задумчиво пожевал он губами. — Да, положение самое серьезное. Я, конечно, сделаю все, что в моих силах, но сами понимаете… Утешить вас особо нечем. Позвольте откланяться. Завтра, после свидания с Тамарой, я свяжусь с вами.
— Интересно все-таки, кто ее сдал? — опять задал вопрос Вано.
— Этого я, к сожалению, не знаю. — Самсонов поднялся.
Нино вышла с ним в прихожую. Натянув плащ, Григорий Борисович раскрыл портфель.
— Вот, Нина Вахтанговна, это вам записка от Тамары. Велено передать лично в руки. Уж как она ко мне попала, не спрашивайте, — прошептал адвокат и скрылся за дверью. — Боже ж мой, чем приходится заниматься! — сказал он себе уже в лифте. — Но Софочке нужно оплачивать дорогое лечение в Германии!
И адвокат переключился мыслями на любимую дочку Софочку.
Нино прошла на кухню, развернула маленький блокнотный листочек.
«Дорогая мама!» — прочитала она и закричала. Когда мужчины влетели в кухню, Нино рыдала, уронив голову на руки. В длинных пальцах была зажата записка.
— Она знала, она знала, моя девочка, — кричала Нино. Слезы лились градом по всегда холодному, надменному лицу, которое в этот момент было искажено гримасой боли.