Возвращаемся в Быково. Над аэродромом белая пелена. Видимости никакой. Наружная температура - 30 градусов ниже нуля. Открываю фонарь кабины, выпускаю шасси и ориентируюсь по дыму фабрики, которая находится вблизи аэродрома. "На ощупь" веду свой "як" на посадку, скорость 200 км/час. Чтобы убедиться в правильности ориентировки, дважды высовываюсь из кабины.
Все идет хорошо. Вот и заснеженное поле, которое легко можно "перепутать" с небом. Когда машина остановилась, слышу встревоженный голос механика Сергея Ивановича:
- Скорее вылезай из кабины!
- Что случилось? Самолет горит?
- Лицо, ты обморозил лицо!
- Лицо? Ты шутишь! Я ничего не чувствую!
- Бельтран! Разотри ему лицо снегом!
Снимаю очки и шлем. Бельтран берет пригоршню снега и начинает тереть мне щеки. Я ничего не чувствую и ничего пока не понимаю.
Нас ждут на командном пункте, чтобы разобрать полет.
- У вас была возможность подойти к врагу ближе, - говорит капитан Сурков, - а открывать огонь или нет - это зависит от командира. Сегодняшний случай показал, что нам нужно патрулировать на большой высоте. Определить расстояние в воздухе - дело не простое, особенно когда единственный ориентир - самолеты врага, а в воздухе они всегда кажутся больше, чем на самом деле.
Сержант слушает замечания в свой адрес, опустив голову. Мое лицо начинает отходить, и теперь я чувствую; как оно быстро опухает. Взглянул в зеркало в простенке и не узнал сам себя...
После поражения врага под Москвой фашистские самолеты на нашем участке не появляются. Однако нервное напряжение первых месяцев войны еще сказывается. По ночам меня мучат кошмары. Вот вижу во сне, что фашисты сбросили десант в расположение нашего аэродрома. Немцы просочились через поселок, заполнили двор нашего дома и поднимаются по лестнице к комнате, где мы спим...
Просыпаюсь и обнаруживаю, что сижу на кровати с пистолетом в руке и вот-вот начну стрелять. При этом, оказывается, кричу: "Фашисты! Стреляйте!.."
- Где? - спрашивает Бланко, спавший на соседней койке.
Из угла, где спят Ариас и Дуарте, слышатся крепкие словечки и нелестные замечания в мой адрес. Я прихожу в себя...
* * *
Обстановка окончательно прояснилась. От Быкова война уходит все дальше. Живем почти мирной жизнью, и это нас совсем не устраивает.
- Так больше продолжаться не может, - заявил однажды Паскуаль. - На фронт, только на фронт!
- Надо идти к полковнику!
Однако проходит день за днем, а мы никак не можем договориться, кому идти к полковнику. От одного его грозного вида пропадает желание обращаться к нему с нашими просьбами. Дело в том, что полковник почти двухметрового роста, а плечи у него шире, чем у наших двух товарищей, вместе взятых. На голове - копна огненных волос, а глаза так и мечут молнии, когда он чем-то недоволен.