Ему что-то послышалось, и он повернулся, высоко держа голову с грозным рогом и направленными вперед ушами, и подставил охотнику свой здоровенный бок. Томпсон с ружьем наготове молниеносно переместился на три шага вниз по склону, ища окошко в кустарнике, нашел окошко, и зверь услышал и повернулся мордой к нему и яростно наклонил голову, готовый истребить все на своем пути, и Томпсон выстрелил.
Томпсон спустил курок, хлопнул пороховой заряд, и шприц полетел по воздуху. Он полетел через овраг так быстро, что глазом не уследить, и все напряглись, готовясь карабкаться на облюбованные ими деревья; упреждая реакцию разъяренного зверя, шприц пролетел над оврагом — и шлепнулся на землю в пяти метрах от носорога. Недолет! Окаянный шприц не долетел! Никудышный порох! После целого дня — ведь мы вместе с подгулявшими следопытами целый день путались во вчерашних, сегодняшних и завтрашних следах, когда вот-вот стемнеет, на тебе — недолет! Я представлял себе, как чертыхается Томпсон. А носорог хоть бы что. Яростно фыркнул и развернулся, поводя ушами, высматривая врага. Но не обратился в бегство. Не атакует и не убегает — знай, стоит, злобно фыркая, и высматривает жертву; не убегай, ради Бога, не убегай! Господи, дай Томпсону перезарядить ружье! Томпсон выдернул из шляпы другой шприц и стал перезаряжать, и я представлял себе, как он проклинает пороховой завод, шприц, носорога, приближающуюся темноту, следопытов и молит Бога, чтобы носорог не убежал, только бы не убежал, только бы дал перезарядить; и носорог снова круто повернулся и наклонил голову, вертя ушами и свирепо фыркая. Наконец ружье перезаряжено, Томпсон упирает приклад в плечо, и зверь таращится прямо на его укрытие, и Томпсон спускает курок, и мы слышим звук выстрела. И окаянный шприц опять шлепается на землю.
Вспышка смертоносной ярости — носорог, злобно фыркая, с опушенной головой, рывком разворачивается, ищет свирепым взглядом, кого бы истребить. Но, главное, он не убегает, слава тебе, Господи. Крутится, фыркает, мотает могучей головой и опять фыркает, и роет ногами землю, обуреваемый жаждой разрушения, но, слава Богу, не убегает. Одному Господу известно, почему этот зверь не убежал и не пошел в атаку, а только пыхтел и сопел, ненавидя весь мир, распираемый жаждой убивать, но в любую секунду он мог передумать и обратиться в бегство, и тогда целый день насмарку из-за такого-сякого порохового завода; ради Бога, не убегай, ради Бога, продолжай пыхтеть и сопеть, дай бедному, взопревшему, чертыхающемуся Томпсону еще раз перезарядить. В тускнеющих золотистых лучах — раскрасневшееся от злости лицо, зеленоватая защитная одежда — Томпсон, проклиная все на свете, лихорадочно перезаряжал, остался последний шприц, и если этот окаянный патрон тоже не потянет… Он яростно вскинул ружье к плечу, и зверь бешено развернулся мордой к нему, и Томпсон прицелился, Господи, хоть бы на этот раз прицелился повыше, чуть ли не в макушку взбешенного зверя на случай, если опять попался дрянной патрон, и спустил курок. И шприц полетел через овраг.