Хочешь убить огонь – стань огнем. Хочешь убить смерть – стань смертью.
Мастера боевых искусств имели в виду другое. И все же это был шанс.
Я не стал повторять трансформации Галиса.
Попробую…– устало вздохнул симбионт.
Пасть Галиса щелкнула, вырывая кусок моего лица. Боли не было. Спасибо, куалькуа…
Наверное, нам с Галисом приходили в голову одни и те же мысли – он проглотил оторванную часть моего тела. Если противник умеет видоизменять тело – логично уменьшить его массу и нарастить свою…
Отчаянным усилием я оторвал Галиса от себя, отбросил. Разорванная щека сочилась кровью, куалькуа не успевал перекрыть все сосуды.
И все же я улыбался. Учитывая разорванное лицо, это была дьявольская усмешка.
Галис замер.
– Я…– слова булькали, затихая прямо во рту, но я все же пытался говорить. – Я… я… яд… дурак ты… капитан…
Он закричал, согнулся, пытаясь вытошнить проглоченное.
А я просто стоял и смотрел, как он умирает.
Чем куалькуа пропитал мою плоть, любезно подставленную Галису?
Цианиды. Простейшее решение.
Кожа на лице дергалась, срастаясь. Кровь уже не текла. Я повернулся к подбежавшим пилотам, оскалился – они замерли.
Похоже, лишь капитан Галис здесь был метаморфом…
Не двигайся. Необходимо нейтрализовать яд. Много капилляров.
Странное ощущение… все плывет, и воздуха не хватает. Почему я задыхаюсь? Я ведь дышу полной грудью…
На негнущихся ногах я пошел к ограде. За моей спиной пилоты бросились к застывшему Галису.
А все-таки я отомстил за тебя, Снег… мой неслучившийся друг…
У вас свои законы – у меня свои.
Я не успеваю! – завопил куалькуа. Петр, я не успеваю нейтрализовать яд!
Что ж тут поделать… расплата. Отбирая чужую жизнь – будь готов отдать свою.
Я все еще ковылял – хотя в глазах меркло, а сознание туманилось. Сейчас меня мог добить ребенок – я не поднялся бы с ног после легкого толчка.
Прости…
Надо же. Какие человеческие слова.
Мир застилало белое сияние. В ушах звенело. Нет, я не дойду до ограды, я упаду здесь, в центре Врат…
Петр!
Я потерял сознание.
Петр!
Петр!
Петр!
Зачем он бубнит мое имя?
Неужели куалькуа не понимает, что умирать надо в тишине. Тем более теперь, когда уже нет ни удушья, ни скованности – словно плывешь в теплых волнах, и кажется, что все хорошо…
Только голова – болит. Ноет в висках.
Мне уже знакома эта боль.
Петр, очнись! Ты слышишь меня! Отвечай! Ты живой! Отвечай!
Живой? Наверное. Если там что-то и будет – то уж никак не упрямый куалькуа. Маленький, трусливый, равнодушный божок. Как долго он укрывался в своем равнодушии… но любому равнодушию приходит срок. И теперь я нужен ему – ходячее вместилище для разума, не любящего выползать в жестокий и огромный мир. Надо же – спас…