– Рашель видишь? – тихо спросила Каховски. Дач пробежался взглядом по залу:
– Нет.
– В последнем ряду. По центру.
Дач кивнул, поднес к глазам бинокль. Девушка казалась очень спокойной, отстраненной от всего происходящего. Она сидела рядом с плотным мужчиной, на груди которого поблескивали планки медалей и крошечный орден «Карающего Меча». Кей поспешно отвел бинокль и сказал:
– Ее мать не пришла.
– Да, я разговаривала с ней. Она очень растроена. У нее строгие взгляды.
Кей вновь посмотрел на трибуну. Там суетился паренек в форме таурийской полиции – стряхивал невидимые пылинки, передвигал хрустальный бокал, добиваясь ведомой лишь ему симметрии.
– Задерживается Грей.
– Прекрасно, – Ванда скупо улыбнулась. – Император всегда был точен на церемониях.
Едва слышно заиграла музыка. Гимн Империи поплыл над залом – на мгновение заглушенный шорохом тысяч встающих людей. Паренек быстро шмыгнул в сторону. Из темноты сцены выступил мужчина в нарочито старомодном костюме. Длинные, блестящие от лака волосы падали на потертый пиджак. Мужчина взмахнул рукой, поднося к губам микрофон.
– Сам Микеле-Микеле, – с неприкрытым удовольствием сказала Ванда. Лучший тенор Империи и прежде сопровождал Грея в Преклонениях Ниц.
– Империя… Империя… – тихо, словно пробуя голос пропел мужчина. Зал отозвался, слитным многоголосым эхо:
– Империя…
Дач, плотно сжав губы, смотрел на певца. Потом протянул, почти точно скопировав голос Микеле-Микеле:
– Империя.
Сцену окутало облако голубого света. Певец встал на одно колено и взлетевшим голосом запел:
– Империя, Империя, ты самая могучая,
Империя, Империя, любимая моя…
Дач шевелил губами, повторяя слова. Империя не виновна ни в чем. Виновны только люди.
– И снова поднят стяг… – Микеле-Микеле, не вставая с колен, повернулся в темноту сцены. Облако света уже сформировало флаг.
– Внимание, – шепнула Ванда. Сквозь бесплотный мираж шел Император.
На мгновение Дач ощутил разочарование. Грей не казался человеком, вторые сутки подвергающемуся психоломке. Такой же как на картинах и в Ти-Ви передачах. Плотный, пожилой, лишь одетый сейчас не в эндорийскую тунику, а в шорты и короткую рубашку по моде Таури.
Он мог быть кем угодно – но не безумцем.
Грей опустился на колено перед Микеле-Микеле. Красно-голубой флаг бился за его спиной.
– Не перед человеком преклоняюсь, перед Империей, – неожиданно хрипло сказал Микеле-Микеле. У него словно было два голоса – для пения, и для разговора.
– Не Империя преклоняется, а Император, – ответил Грей.
Они поднялись – Грей пожал руку певцу, и тот не торопливо ушел в темноту.