Чем больше расширялось отверстие, тем более крупные куски мела откалывались. Наконец проход расширился до такой степени, что в него можно было легко пролезть. Сунув факел в отверстие, он осветил уходящий вдаль круглый ход, напоминающий извилистую трубу. Ход достаточно высок, чтобы двигаться во весь рост. Можно было идти по нему, ведь он наверняка выходит где-то наружу, если этим путем когда-то пришли те, кто замуровал здесь останки древнего воина.
Денис посмотрел на кувшины. Они простояли здесь невероятно долгое время и могли простоять еще столько же нетронутыми. Но все же он не мог вот так просто оставить сокровища. Вдруг турки не успокоятся и, продолжив поиски, найдут пещеру. Подумав, перелез через перегородку и прошел по ходу около сотни метров, пока обнаружил то, что искал. Приличный кусок мела вывалился из стены, перегородив проход. Но зато в стене образовалась подходящая ниша. В эту нишу попаданец и перетаскал все кувшины. После чего раздробил глыбу на более мелкие куски и тщательно замаскировал ими сокровища.
Вернувшись в пещеру, поднял с пола череп и положил его на ложе. Он чувствовал некую вину перед покойным за разграбление его усыпальницы и, чтобы как-то сгладить ее, положил туда же то, что осталось от некогда грозного меча, и принялся закладывать кусками выбитого из перегородки мела нишу с останками. Лишь удовлетворившись результатами своей деятельности, вернулся к ранцу и обессилено сел на ворох принесенных ранее сучьев. Снова навалилась невероятная усталость. Глаза сами собой закрылись, и Денис провалился в сон, убаюканный стрекотом сверчков. Над замурованной нишей последний раз лизнул стену огнем и погас догоревший факел.
* * *
Григорий вертел в руках принесенную Михаилом книгу. Вот и не пригодились науки подпоручику. Старшина надеялся, что молодой офицерик погиб, а не попал живьем в руки бусурман. Очень уж страшные истории рассказывали про то, каким пыткам подвергали турки русских воинов. А после уничтожения засланного ими отряда на какие-либо милости рассчитывать не приходилось.
О Дионисе он не сожалел. Даже некое облегчение испытывал от того, что нет рядом этого непонятного человека. Вроде и назвался простым мужиком, и сам в солдаты пошел, а все одно непонятный он, не такой какой-то. Каждый раз, когда старшине приходилось что-то приказывать этому парню, он испытывал некий дискомфорт, причину которого вряд ли мог объяснить себе сам. Нечто подобное Григорий испытывал, еще будучи молодым солдатом, когда ему пришлось конвоировать офицера, застрелившего кого-то на дуэли. Указом Императрицы дуэли были строжайше запрещены. По военному времени виновных лишали дворянских привилегий, разжаловали в простые солдаты и отправляли на передовую. Хоть и знал тогда, что перед ним теперь равный ему рекрут, а все же не мог обращаться к нему как к равному. И с этим Дионисом как-то так. А может, и он из разжалованных? Да не. Чего ж он тогда валялся пьяный на обочине, да еще ряженый в странные одежды? Ну, да и пропал, и пусть его.