– Просто так будешь топтать сельву? Совместил бы уж приятное с полезным. По дороге ведь можно собирать какой-нибудь гербарий или ценные минералы. За деньги, разумеется…
С таким предложением я и пришел в крупную фирму, которая занималась геологической разведкой золота и алмазов. Переговоры были недолгими, после чего на свет появился договор: фирма полностью финансирует мой переход, а я собираю геологические образцы пород.
Мне выдали рюкзак, палатку, небольшой запас консервов, снабдили аптечкой с противоядиями и немного приодели. Я не забыл про оружие, купил несколько сотен патронов для пистолета и карабина, острое, как бритва, мачете, затем съездил в индейский поселок и выкупил свой карабин.
В середине июня я снова погрузился в зеленый кошмар сельвы.
Не испытывая особых трудностей, я наматывал под ноги километры дикой природы. Я, как зверь, как хищник, шел по следу, известному только мне одному. Я не страдал ни от дневной жары, ни от ночной сырости, не испытывал голода и усталости. С упорством одержимого я продвигался к своей цели.
Карта, которую мне выдали в изыскательской фирме, оказалась весьма условной, и многие географические объекты на ней не были обозначены. Приамазония все еще оставалась единственным местом на нашей планете с реально существующими «белыми пятнами», где никогда не ступала нога человека. Я прочно ставил свою российскую ногу на белое пятно боливийской сельвы, но не чувствовал себя первооткрывателем, потому как, к сожалению, меня не прельщали лавры пионера джунглей.
Я постарел за последние полгода. Романтизм и готовность к любви, которые всегда были хозяевами в моем сердце, исчезли бесследно. Душа огрубела и стала нечувствительна к сентиментальности. Даже война в Афгане не изменила меня так, как опасная игра в любовь к Валери. Преднамеренную смерть в таком количестве раньше я мог воспринимать только как неизбежное проявление большой политики, как печальное следствие крупномасштабных, великих революционных преобразований. Я, при всей своей ненависти к насилию, мог, с трудом, но мог оправдать те пятнадцать тысяч жизней, которые положили при выполнении «интернационального долга». Мне казалось, что это свершалось едва ли не по воле Божьей, с его согласия, и сам покорно отдавал себя в руки судьбы. Я убивал сам, но делал это не потому, что нестерпимо желал чьей-либо смерти, а для выполнения боевой задачи. Для этого требовалось брать противника на прицел и нажимать на спусковой крючок. Я никогда не рассматривал трупы моджахедов, никогда не испытывал интереса к результатам боевой работы, которую выполнял по долгу своей профессии.