Очищение (Суворов) - страница 173

Почему?

4

Официальная пропаганда Министерства обороны России в описаниях глупости, немощи и трусости народов нашей страны перегнала ведомство Геббельса. Геббельс потом исправился, а Министерство обороны РФ и Главпур — нет.

Так не пора ли честным гражданам собираться под окнами Министерства обороны и требовать ответа от господ генералов о мотивах их поведения? И не пора ли судить наших официальных военных историков, которые описывают наш народ слабым, глупым и трусливым? И хотел бы я знать, почему закон о борьбе с фашизмом не применен против Министерства обороны России и всех засевших в нем марксистов-гитлеровцев с атрофированной совестью?

Господа генералы и офицеры, кому же вы служите? На какую разведку работаете? И кто, расскажите мне, будет защищать от нападок «Военно-исторического журнала» честь народа, страны и армии? Удивительная у нас страна: всем нам за державу обидно, но стоит министру обороны обозвать наших отцов и дедов, сокрушивших гитлеризм, запуганными кроликами, мы все тут же морды свои шапками утрем и больше нам за державу не обидно.

Братцы-товарищи! А ведь это наша великая, любимая и прекрасная Родина! Да поддержите же меня! Я ору на весь свет, что мы не дураки, что мы не трусы, не кретины, не бедняги, лишившиеся ума, и не запуганные кролики!

Русские офицеры, есть ли храбрец среди вас, кто не побоится выступить против главпуровско-геббельсовской клеветы?

Офицеры Украины, смелые есть?

Офицеры Белоруссии, почему молчите? Это и о вашей чести спор.

И всем вам, господа офицеры, вопрос на завал:

ЛЬЗЯ ЛИ, БРАТИКИ, ТАК ОТНОСИТЬСЯ К РОДИНЕ СВОЕЙ?

5

А вот в «Красной звезде» (19 сентября 1995) выступает режиссер Григорий Наумович Чухрай: МЫ НЕ ИЗ ПУГЛИВОГО ПОКОЛЕНИЯ. Это заголовок такой.

Григорий Наумович рассказывает: «Сегодня многие «умники» в печати рисуют время моего поколения как время страха и покорности. Это вранье. Не такие уж мы были пугливые… Встречи с Жуковым запомнились мне на всю жизнь. Вопросы мои бывали и примитивны, и глупы. Жуков обычно выслушивал их внимательно, с ответами не спешил, видимо, искал простую, понятную мне форму, помолчав, отвечал. Его ответ бывал точен, как формула. Меня интересовала личность Сталина. Я хотел показать ее в моем фильме.

— И все-таки, — спрашивал я, — чем объяснить поступки Сталина перед войной и в первые месяцы войны?

Георгий Константинович смотрит в пол. Я думаю: бестактный вопрос (тогда ведь далеко не все было ясно и известно о начале войны). Наверное, он не хочет об этом говорить.

Георгий Константинович поднимает глаза на меня и произносит четко: «Сталин боялся войны. А страх — плохой советчик"».