Пиротехник уверял, что группе подсунули вместо режиссера переодетую бабу. Именно бабу, поскольку женщина — существо конкретное и не могла бы слепить из такого сильного материала слезливую невнятицу.
Картина в целом получилась, как верно заметил тот же Пиротехник, про людей в подвалах. А еще про то, как им было худо в подвалах и как стало вообще ужасно, когда они из подвалов выползли.
Кто бы спорил, в Цхинвале всем хватило поводов расплакаться. О том, что война в принципе кошмар, тоже надо говорить. Получись это у режиссера — никто бы, наверное, на стенку не полез, как бы далеко картина ни ушла от первоначальной идеи. Мало ли — «режиссер так видит». Лишь бы хорошо видел. Лишь бы внятно это свое видение подал — так, чтобы зритель ему сопереживал.
Зритель в картину, мягко говоря, не въехал.
Когда из фильма, над которым месяц корячились без продыху больше полусотни москвичей и несколько сотен цхинвальцев, вообще неясно, а на фига все это было — и зачем корячились, и о чем кино, — в голову лезли очень злые вопросы. Ведь человек, посмотрев документальную ленту, должен, наверное, остаться с минимальным пониманием, о каких событиях речь, как и когда это случилось, что было сделано, какие есть на сегодня выводы и версии, ну и так далее. Иногда авторы экспериментируют, конечно. Но даже в самой замороченной и навороченной документалистике все то же самое дается через видеоряд. Смотришь — и до тебя доходит. Вершина режиссерского мастерства — это когда чем меньше закадрового текста, тем лучше доходит.
Фильм, на котором Миша чуть не свернул себе шею и надолго возненавидел резиновый клей, поражал в этом смысле новаторским подходом. Он выносил мозг. Зритель элементарно не мог понять — ни что происходило в Осетии, ни почему началась война, ни даже как она закончилась.
Если верить режиссеру, картина была про «человеческие истории».
По мнению группы, картина была про богатый внутренний мир режиссера, чтоб ему повылазило.
Заподозрить группу в инфантильном милитаризме и пренебрежении к человеческому горю не получалось — тех, кто раньше не бывал в горячих точках и послевоенных городах, покореженный Цхинвал сориентировал правильно. Реальную цену победы они увидели и прочувствовали.
Теперь они не понимали, чего ради работали.
А опытные — просто не знали, куда деваться.
«Впервые за все время работы над документальным кино мне стыдно, — написал Мише ресёрчер. — У меня ведь набежало почти сорок фильмов. Среди них были разные — и удачные, и не очень, и малозаметные… Но до сих пор не было ни одного, упоминание которого заставляло бы опускать глаза».