Король какое-то время смотрел на сына блуждающим взором, потом вдруг с криком обвил его шею руками, прижал его голову к своей груди и прильнул губами к белокурым кудрям с любовью, походившей на неистовство.
— О!.. О мой сын, дитя мое, мой Карл!.. — шептал старик прерывающимся от плача голосом, и слезы лились у него из глаз. — Любимое мое дитя, это ты, ты!.. В объятиях старого отца твоего!.. Да правда ли это?.. Правда ли?.. Говори же еще, говори…
Потом, отодвинув обеими руками голову сына, он вперил свой блуждающий взгляд в его глаза. Юноша, который тоже не в силах был вымолвить слова, так душили его слезы, улыбаясь и плача одновременно, сделал отцу знак головою, что он не ошибается.
— Как ты сюда попал? Какими путями добирался? — спрашивал старик. — Каким опасностям подвергал себя ради того, чтобы меня увидеть? Будь же благословен, дитя мое, за твое сыновнее сердце. Да благословит тебя господь, как благословляет тебя твой отец!
И несчастный король снова покрыл сына поцелуями.
— Отец, — сказал ему дофин, — мы были в Мо, когда узнали о переговорах для обсуждения мирного договора между Францией и Англией. Но нам было известно также, что из-за болезни вы не могли принять в них участия.
— Как же ты узнал об этом?
— Через одного друга, преданного и вам и мне, отец мой, через того, кому поручено охранять по ночам эту дверь…
И юноша указал на дверь, через которую вошел.
— Через сира де Жиака? — в испуге спросил король. Дофин сделал утвердительный знак головою.
— Но ведь этот человек приверженец герцога! — продолжал король едва ли не в ужасе. — Быть может, он и впустил-то тебя для того, чтобы тебя же предать!..
— Не тревожьтесь, отец мой, — ответил дофин, — сир де Жиак предан нам.
Уверенный тон, каким говорил дофин, успокоил короля.
— Значит, ты узнал, что я здесь один… и что же?
— Мне захотелось повидать вас, и Танги, у которого тоже было важное дело к сиру де Жиаку, согласился меня сопровождать. К тому же для большей безопасности к нам присоединились еще два храбрых рыцаря.
— Назови их, чтобы я сохранил их имена в своем сердце.
— Сир де Виньоль, именуемый Ла Гиром, и Потон де Ксантрай. Нынче утром, в десять часов, мы выехали из Мо, обогнули Париж со стороны Лувра и там сменили лошадей, а с наступлением ночи были у ворот города, где нас ожидают Потон и Ла Гир. Письмо сира де Жиака служило нам охранной грамотой, и никто ничего не заподозрил. Так я добрался до этой двери, сир де Жиак отворил мне, и вот я здесь, отец мой, у ваших ног, в ваших объятиях!
— Да-да, — сказал король, опустив руку на пергамент, который он намеревался подписать как раз в ту минуту, когда вошел дофин, и в котором содержались тяжкие условия мирного договора, изложенные нами выше. — Да, ты здесь, дитя мое, ты явился ангелом-хранителем королевства, чтобы предостеречь меня: «Король, не предавай Франции!», чтобы как сын сказать мне: «Отец, сбереги для меня мое наследие!» О, короли!.. Короли!.. Они менее свободны, чем самый последний из их подданных: они должны давать отчет своим преемникам, а затем и Франции — отчет в том, как распорядились достоянием, завещанным их предками. О, когда в скором времени я встречусь с моим отцом, королем Карлом Мудрым, какой плачевный отчет придется мне ему дать о судьбе королевства, которое он передал в мои руки мирным и могущественным и которое я оставляю тебе разоренным, полным внутренних раздоров и раздробленным на части!.. Ты пришел сказать мне: «Не подписывай этого мира». Не правда ли, ведь ты пришел, чтобы именно это мне сказать?