— Две тыщи, соседка, деньги немалые... — тянул Солодунов нутряным басом. Было впечатление, что заговорил большой цинковый бак.— Очень немалые деньги, соседка, две тысячи долларов...
Он был уверен, что мысль, повторенная дважды, лучше усваивается.
— Так ведь посадят его, дурачка,— всхлипнула Черемыкина.— На три года, может быть!..
— Зато поумнеет,— предположил сосед.— Будет время для размышлений.
— Да какое там, Иван Тимофеич!.. Он же под дурное влияние — за пять минут... Бандитом вернется, вся жизнь насмарку...
Солодунов помолчал, подумал.
— Воспитывать надо было с детства, а то много воли дала. Да, с детства воспитывать, а воли — не давать! Пороть!
— Когда воспитывать-то, если на фабрике в две смены ишачила... — смахнула слезу Черемыкина.— Одна ведь, без отца, его растила. Да и неплохой он парень, дурной только малость... Пропадет!
Солодунов опять задумался.
— Иван Тимофеич, миленький, помогите. Больше некому!..
— Ты думаешь, мне деньги с неба валятся?.. Или в «Поле чудес» выиграл?.. Все своим трудом, своими руками! Без сна и продыху. Добро не приходит само!
Добра в гостиной было и впрямь — выше крыши. Одну стену полностью занимали шкафы с хрусталем — увлечение прежних лет. Противоположную — хобби недавнее: стеллажи с продукцией Ломоносовского фарфорового завода. Тарелки, чашки, пастушки, собачки, барышни и крестьянки. Фарфор, как и хрусталь,, стоял плотно, как солдаты на параде.
На широком подоконнике теснилась коллекция кактусов. Этим — Черемыкина знала — увлекалась солодуновская супруга.
Еще на одной стене висела шкура медведя (считалось, что хозяин «взял» косолапого собственноручно), поверх медведя — пара сувенирных дуэльных пистолетов дантесовских времен.
— Я отработаю, верну,— быстро пообещала Черемыкина.— Вы не сомневайтесь...
Солодунов внимательно и нагло осмотрел Черемыки-ну с ног до головы. Как барышник лошадь на ярмарке.
— А фигура-то у тебя еще ничего... — одобрительно подметил он.— Сохранилась фигура-то у тебя...
Владелец торговых предприятий похотливо облизнулся.
— Да что вы, какая там фигура,— засмущалась Черемыкина.
— Не скромничай, соседка. Все при всем. Фигурка-то сохранилась, да...
О самом хозяине квартиры сказать такое было трудно. Живот его вываливался из кресла, словно тесто.
— Иван Тимофеич, помогите! — снова шмыгнула носом Черемыкина.
— Ладно, уговорила,— Солодунов хлопнул ладонью по подлокотнику.— Только будешь ко мне приходить по вечерам уборку делать. Моя-то сейчас в Ялте, в санатории дыхание лечит. Пыль даже протереть некому, а я во всем чистоту и порядок люблю. Ну как, согласна?..