— Мы нашли богов, достойных поклонения, — сказал он, глядя на битву немигающими глазами. — Но мы не стали их рабами. Моя жизнь принадлежит только мне.
— Он убьет тебя! — Громоздкий терминаторский доспех не позволял Кор Фаэрону бегать, но в его голосе, кроме паники и гнева, сквозили искренние страх и печаль. — Лоргар! Лоргар! Нет!
Лоргар бросился бежать, подошвы застучали по перепаханной земле и телам погибших воинов из легиона брата. Впервые в жизни он отправлялся в бой, выиграть который не было никакой надежды.
— И моя смерть тоже принадлежит только мне, — выдохнул он на бегу.
Он видел своего брата, с которым за два столетия жизни вряд ли хоть раз разговаривал и которого совсем не знал. Коракс с неудержимой яростью продолжал убивать его сыновей. Нечего и думать о том, чтобы его обратить. Нет никакой надежды склонить Коракса на свою сторону или просветить его настолько, чтобы остановить смертоносное буйство. В душе Лоргара стал разгораться гнев, спаливший бесстрастную холодность, с которой он убивал всего несколько мгновений назад. И пока примарх Несущих Слово пробивал себе путь к брату сквозь ряды Гвардии Ворона, он чувствовал, как в нем вскипает сила, рвущаяся наружу.
Он всегда подавлял свой психический потенциал, скрывая его и ненавидя в равной степени. Он был ненадежным, беспорядочным, нестабильным и причинял боль. Эта сила не была желанным даром, как у Магнуса, и потому он загонял ее вглубь, закрывая стеной несокрушимой решимости.
Но не теперь. Крик облегчения вырвался наружу не изо рта, а из его мозга. Эхо пронеслось над всем полем битвы. И отозвалось в бездне. С его брони посыпались искры, и шестое чувство, наконец освободившееся от пут, вырвалось во всей своей чистоте, возможно лишь немного подпорченной Хаосом. По ущелью пронесся звук, напоминавший грохот волн в Океане Душ, и Лоргар ощутил нараставший жар собственной ярости. Он чувствовал, как ничем не сдерживаемая мощь рвется наружу, не только умножая его силы, но и помогая его сынам в этом сражении.
И вот он встал посреди битвы, окрыленный и освещенный бесформенными завихрениями энергии, и выкрикнул в бурю имя своего брата.
Коракс ответил пронзительным воплем — призывом предателя и криком преданного, — и ворон сошелся с еретиком в грохоте когтей и крозиуса.
Это, донесся голос, и есть крик богов, которого мы оба ждали.
У Аргел Тала не было никакой надежды ответить. Боль с такой силой пронизывала каждую клеточку его тела, что он пытался покончить с собой, вцепившись когтями в свой шлем и горло, чувствуя, как горят пальцы от собственной крови, и срывая куски брони со своего тела и клочья плоти с костей.