— Пока он не появился, я умирала! Теперь мне так хорошо с ним! И если мне суждено потерять его…
— Сара, — мягко произнесла Лилиан, — конечно, постороннему человеку трудно понять, что происходит между супругами, но… Ты ведь и сама говоришь, что твои опасения могут быть необоснованными. Я уверена, что так оно и есть. Роб Джей не производит впечатления мужчины, способного лгать.
Сара позволила соседке успокоить и переубедить ее. К тому времени, когда Лилиан уехала домой, эмоциональная буря стихла.
Роб Джей вернулся домой в полдень.
— Как Ганс Грюбер? — спросила она.
— Ожоги просто ужасные, — устало ответил он. — Сильные боли. Я надеюсь, что он выздоровеет. Маква-иква осталась ухаживать за ним.
— Это хорошо, — только и произнесла Сара.
Он проспал всю вторую половину дня и весь вечер. За это время дождь закончился, а температура упала. Он проснулся среди ночи и оделся, чтобы выйти наружу и сходить в уборную — и несколько раз чуть не упал, потому что пропитанный дождем снег замерз и стал твердым и скользким, словно мрамор. Он порадовал свои почки и вернулся в постель, но заснуть не смог. Раньше он собирался наведаться к Грюберу утром, но теперь подозревал, что копыта его лошади не смогут найти точку опоры на ледяной поверхности, покрывавшей землю. Он, не зажигая света, снова оделся и вышел из дома. Его опасения были не напрасны. Когда он изо всех сил топнул по снегу, то не сумел пробить твердую белую поверхность.
В сарае он нашел коньки, которые сделал для него Олден, и привязал их к подошвам ботинок. Дорога, ведущая к дому, был разбита и замерзла буграми, двигаться по ней было тяжело. Далее находилась прерия, и открытая всем ветрам поверхность затвердевшего снега оказалась гладкой, как стекло. Он покатился на коньках по мерцающей лунной дорожке: сначала осторожно, а затем, отталкиваясь все сильнее и двигаясь все свободнее, по мере того как к нему возвращалась уверенность, все дальше углубляясь в открытую местность, словно в широкое арктическое море. До его слуха доносилось только шипение лезвий и собственное тяжелое дыхание.
Наконец, запыхавшись, он остановился и принялся рассматривать странный мир заледеневшей ночной прерии. Очень близко раздался тревожный, громкий, дрожащий волчий вой, похожий на унылый крик банши. У Роба Джея волосы встали дыбом. Он прекрасно знал, что если он упадет, сломает ногу, то оголодавшие за зиму хищники доберутся до него за несколько минут. Волк снова завыл — хотя, возможно, это был уже другой; в его вопле звучало все, чего так боялся Роб: одиночество, голод, жестокость. Молодой врач тут же поехал в сторону дома, двигаясь уже более осторожно и осмотрительно, чем поначалу, но вместе с тем так быстро, словно спасался бегством.