Бьющий в лицо ветер подсказал ответ: открытый шлем — немалый соблазн для обладателя рыцарского «ведра». Так и есть! Наконечник метнулся вверх, и серый конь послушно прянул в сторону, выводя хозяина из-под удара. Всадники разминулись. К вящей досаде «гробоискателя». Пролетая мимо де Сен-Варэя, Георгий кинул быстрый взгляд через плечо. Мелькнули притороченные к белому седлу сулицы — авзонянин не побрезговал варварским оружием, молодец! Что ж, придется поберечься!
Разворот, и вновь кони несут поединщиков навстречу бою. Роса не высохла, в утреннем воздухе еще нет пыли. Растущий бело-красный силуэт четок, как миниатюра в книгах Феофана. Обмотавшийся вокруг копья вымпел, черные прорези шлема, блеск железа… Долой хитрости — они ни к чему! Звон… Как он похож на зов набата! Плечи, руки и щиты выдерживают удар, а вот копья — нет.
Всадники гасят конский разбег, торопясь развернуться к противнику лицом. Мечи еще ждут, но для метательного оружия — самое время. Сулица у рыцаря, топорик у севастийца… Свист рассеченного воздуха, согласный взмах щитов. Де Сен-Варэй точным движением отбивает топорик, а его сулица отскакивает от ловко подставленного умбона. Равны! И здесь равны. На новый обмен бросками времени уже нет — слишком близко съехались. Вот и дошло до мечей. Скорее, чем думалось…
4
Георгий рванулся вперед. Рыцарь удержал удар, не повторив старой ошибки, но севастиец на это и не рассчитывал, главное, они сблизились, сошлись лицом к лицу. Расстояние позволяло говорить, Георгий усмехнулся черной смотровой щели и отчетливо произнес на авзонике:
— Вы изрядно отточили свое мастерство среди варваров, де Сен-Варэй, но я в недоумении. Искатель Гроба Господня на стороне язычников… Не лучшая шутка!
— Ты знаешь авзонику, роск? — К чести рыцаря, удивление не ослабило его бдительности. — Ты знаешь мое имя? Кто ты?
Звон меча о шит, занесенный чужой клинок. Удар на удар, любезность на любезность… Приглашение к разговору.
— Я знаю авзонику, рыцарь, — перешел на элимский Георгий, — а ты знаешь меня. Прошлый раз нам не дали закончить.
— Прошлый раз?
— Вспомни Анассеополь, рыцарь. Анассеополь и брата Андроника…
— Ты… Ты Георгий Афтан?!
— Я — василевс, рыцарь!
Дальше говорить не о чем. Дальше только бой. Равный. Страшный. Звон, топот, хрипы, тяжелая, неизбывная ярость. Трещат под ударами щиты, визжат и фыркают озлобившиеся кони, как в водовороте вертятся всадники, уходя от ударов, завлекая, дразня противника. Чтоб зарвался, ошибся, приоткрылся, подставился. Напрасно. Камень нарвался на камень, змея на змею, лев — на льва. От щитов начинают отлетать щепки, все отчаянней, все злее поет серая адамантова сталь. Двое равных уклоняются от ударов, отводят смерть щитами, принимают на меч. Как, в какой миг Георгий понял, что склоняет бой в свою пользу? Сен-Варэй ни в чем не уступал: ни в силе, ни в скорости, ни в мастерстве. Он не допустил ни единой ошибки ни с мечом, ни с конем, и все равно рыцарь проигрывал и знал это. Проигрывал и конь — безнадежно, отчаянно уступая серому.