— Здрав буди! — выкрикнул сосед, передавая чашу. В ней было не вино, то есть не совсем вино.
Голова красноречиво кружилась — утро не будет легким, с какой стороны ни глянь. Тошнота, гнев Андроника, вздохи Феофана, печаль Софии, но это потом! После радости, что только еще разгорается.
— Он меда не пивал! — проорал над ухом кто-то, кого севастиец в темноте не признал. — Провалиться на этом месте, он меда не пивал!
— Не пивал, — расхохотался брат василевса, — но теперь пью!
— Коли мед пьешь, то и кафтанами сменяемся! Если не брезгуешь!
— Давай!
— Орел…
— Еще бы не орел! Забыл, кто хана уходил?
— Такое забудешь!
Сил есть давно не было, но чаши упорно свершали круг за кругом. Здоровенный дружинник стукнул кулаком по столу и угодил прямиком в кучу синего винограда. Брызнул сок, стало смешно и весело, будто и не было незнакомой невесты, ослепленного Геннадия, интриг, яда, лжи…
— А что, Юрыш, пошли с нами до Дебрянска!
— И то сказать! Кровь разом лили, меды пили…
— Наших сыщем! Вот Олексич-то с Громыхой обрадуются!
— Помнишь Олексича-то? Как вы об заклад-то бились?
— А кафтан-то твой, Щербатый, как для Юрыша кроен! Может, отдашь?
— И отдам! Бороду б ему, и хоть сейчас в Тверень!
— Лучше в Невоград, наши девки белявых любят!
— А еще лучше в Смолень!
— В Дебрянск, я сказал! А борода до весны отрастет…
— До какой весны, брате?
Смех. Даже не смех — грохот. Камнями с гор, громами с неба, а ведь сперва в Намтрии не до смеха было. Гвардии василевса и наемникам-роскам предстояло сдерживать птениохские орды до подхода подкреплений. Динатских дружин и рыцарей Гроба Господня, что после незадачи с захватившими Город, Где Умер Бог, огнепоклонниками-мендаками освобождали оный Гроб в самых странных местах. Была бы добыча.
Апологеты единения с авзонянами клялись, что нужно продержаться до весны. Не прошло и года, как вопрос «до какой весны» в армии Стефана стал любимой шуткой. Рыцари не пришли, а динатам мешали то дожди, то суховеи, то перебежавший дорогу шакал. Ничего, отбились. К вящему разочарованию «гробоискателей».
Георгий вообразил лицо магистра Ордена, когда до Авзона дошла весть о намтрийской победе, расхохотался и провел пальцами по колючей щеке.
— Что, княжич, отпустишь бороду?
— Пойдем воевать — отпущу!
— Молодцом!
И вновь чаша за чашей, и с каждым глотком все родней те, кто рядом, все ниже горы, все ближе небо!
На дальнем конце стола запели. Георгий прислушался. За четыре года он неплохо выучил язык, но смысл песни словно бы ускользал. Слова были знакомые, но нечто, превращавшее их в единое целое, не давалось, уходило в глубины серебряной рыбиной…