— Плохо твое дело, коназ, — в конце пятого дня бросил темник Арсению Юрьевичу. — По всему вижу, обирал ты великого хана, дани недоплачивая.
Встрепенулся Олег Творимирович — исчисления дани были его заботой, они затеяли нудный спор с Терпилой, козыряя друг перед другом уложениями предшественников ныне правившего в Юртае Обата, однако Шурджэ лишь поднял руку, прерывая спорщиков.
— Вижу, что богата и изобильна Тверень. Может давать больше. Великий хан, высокий, справедливый, да не утихнет слава его, почтил меня правом устанавливать выход по моему разумению. Так вот тебе мое слово, коназ — нужно собрать по три гривны серебра с дыма. Знаю, ты сможешь, коназ. Возьму слитками, а если нет — то людьми.
Обольянинов и Арсений Юрьевич только переглянулись в бессильной ярости. Никогда еще выход не превышал полгривны с дыма; проклятый темник потребовал вшестеро больше. Столько не соберешь, хоть выверни наизнанку все княжество. А иное — так и еще хуже: людей в полон гнать, живыми душами откупаться!
Всегда гордилась Тверень, что не отдавала своих в ордынскую неволю, что князь, живя скромно, одеваясь в простую одежду, жертвовал все, что мог, на выкуп твереничей из степного рабства. Арсений Юрьевич не слишком, впрочем, разбирался, действительно ли спасает своих или, скажем, резаничей с нижевележанами — многие из них оставались потом в его княжестве, приумножая прореженное войнами и смутами население.
Но отдать три гривны с дыма — немыслимо, невероятно! Даже если заложить все, что есть у князя и бояр, если отдадут припрятанное на черный день торговые гости, если развяжут мошну мастера — хорошо, если соберет по две.
— Прошу о милости великого темника. — Господь один знает, чего стоили Арсению Юрьевичу сии униженные слова. — Не режут овцу, способную давать шерсть. А Тверень сей выкуп зарежет.
— Не можешь заплатить — не плати, — равнодушно сообщил ордынец. — Возьму людьми. Великому хану они надобны даже больше серебра.
Тверенские князь и бояре замерли. Толмач Терпило опустил глаза.
— Помилосердствуй, великий темник, — наконец решился Олег Творимирович. — Мы всегда ордынский полон выкупали, а не людей в него отдавали. Погоди, дай только сроку, выход мы соберем…
— Срок не дам. — Шурджэ глядел прямо перед собой, положив на колени саблю серого булата, самим же князем Арсением и поднесенную. — На то не давал мне воли великий хан. Велел он собрать дань и, пока не вскрылись реки, поспешать обратно. А пока остальной выкуп из ваших лесов свезут…
— Вот! Вот, темник великий, вот этот-то лишь срок нам и надобен! — казалось, Кашинский сейчас превозможет и убьет собственную честь, встав на колени перед степняком — все ради Тверени. — Ни о чем больше не просим! Мы добудем серебро!