— Это ты обидел поутру четверых моих гостей? — Князь проводил глазами пролетевшую птицу, и в памяти возник другой сад и другой разговор. — Они очень недовольны.
Георгий улыбнулся еще шире и не ответил, откровенно разглядывая залесского хозяина. Отчего-то это было очень важно — понять, каков он. Даже важней, чем вызвать на бой «гробоискателя» или выпустить кишки протоорту.
— Ты нем? — Голос князя был спокоен и мягок. — Или горд?
— Я не знаю, вправду ли твои гости обижены на меня? Я поставил нескольких дикарей на причитающееся им место, но они слишком дурно пахли, чтобы быть гостями князя.
— Странные речи для невоградца, — все так же спокойно произнес хозяин Залесска, — но обычные для жителя второго Авзона. Борис Олексич признал, что взял в дружину севастийца по имени Георгий. С чем ты пришел в Залесск, Георгий?
— С конем и оружием. — Глаза у Гаврилы Богумиловича были умными, любопытными и слегка усталыми. Так смотрят еще не василевсы, но уже не динаты. Правда, у Фоки Итмона во взгляде было больше патоки, но откуда брату василевса знать, как Фока глядел на простых смертных? На нужных ему смертных.
— Ты умен, — терпение князя казалось неистощимым. — Что ж, тогда скажи, почему ты оставил Анассеополь?
— Я воевал за того, кто проиграл.
— Ты мог перейти к тому, кто победил. Хорошие воины нужны любому государю.
— Но не всякий государь нужен хорошему воину. — Кажется, так ответил деду протоорт Димитрий. Потом василевс и начальник стражи стали больше чем братьями.
— Что же оттолкнуло тебя от нового василевса? Он жаден? Неумен? Труслив?
Василий Итмон и впрямь неумен и не храбр. Жаден? Возможно, что и не слишком, но на прямой вопрос в Анассеополе прямо не отвечают.
— Менять господина можно, когда судьба еще не решила, кого она вознесет, а кого уронит. — Как внимательно смотрит этот князь! — Только тогда тебя поймут и те, кого ты оставил, и те, к кому ты пришел. Я опоздал сменить сторону и ушел с теми, кто меня знал. Меня всегда тянуло посмотреть мир. Я больше не причиню обид твоим саптарским гостям, я отправлюсь к лехам. Они достаточно далеки и от Анассеополя, и от Авзона, и я смогу с ними объясниться.
— Я еще не на вершине, — князь заговорил по-элимски. Очень медленно, но очень правильно, — но я на нее взойду. Город, Где Умер Бог, третий век принадлежит мендакам. Первый Авзон упал, второй клонится к закату. Залесск станет третьим, а четвертого не будет. Оставайся со мной, севастиец, ты увидишь, как рождается величие. Я вижу, ты удивлен?
— Тем, что слышу элимскую речь, да. Княже, Авзон, прежде чем стать первым, назывался Леонидией Авзонийской, а Анассеополь — Леонидией Фермийской. Оба потеряли изначальное имя, но оно у них было.