Георгий поднял голову. Впереди раскинулась снежная пустошь, ровная, нехоженая, чистая-чистая, словно покрывало для новобрачных. Вот бы разогнать коня и помчаться наперегонки с ветром, отшвырнув прошлое, не думая о припорошенных снегом камнях и трещинах. Вообще не думая.
— Филин плес, — осенил себя Дланью Терпило. — Лучше его засветло миновать. Дурное это место… Дальше бесюкам ходу нет — Лавра святая не пускает, вот нечистые и морочат напоследок, смущают души…
— А есть чем смущать, Терпило свет Миронович? — зло сощурился Щербатый, но толмач вызова не принял.
— Все мы пред Сыном Его грешны, — объявил он, — все слабы, а нечистый тут как тут. Волком рыкающим бродит… Поторопимся, пока солнце не село.
— Отчего б не поторопиться, — окликнул ведший отряд престарелый сотник Парамон Желанович. — Холодает… Погреться бы!
— А гладко-то как! — шумно вздохнул разохотившийся к скачке мальчишка, норовя послать коня вниз.
— Стой! Куда лезешь?! — Щербатый ухватил лошадь отрока под уздцы. — Берегом поедем! Бесы аль не бесы, но провалиться здесь раз плюнуть!
Отрок насупился, счастливая улыбка погасла. Кони послушно пробивались снежной целиной, обходя предательский плес. Низкое солнце цеплялось за кромку леса на дальнем берегу, искрился снег, поземкой стлался по земле не прекращающийся даже днем волчий вой.
— Так что, Терпило Миронович, — слишком громко заговорил Парамон Желанович, — говоришь, неслучайно там все вышло? В Тверени-то?
— Кто ж его знает? — вздохнул толмач. — Арсений Тверенский никогда в спину не бил, только князь — одно, бояре — другое… Как набат ударил, Арсений Юрьевич на подворье у владыки Серафима был, в том я Длань целовать готов. А вот Обольянинов, любимец княжий, с доверенными людьми — незнамо где.
— А ты где сам был-то, Мироныч? — полюбопытствовал сотник. — При саптарах?
— Как бы при них, кончили бы меня, — скривился толмач, — как есть кончили! Длань уберегла. Отпросился я Сыну Господню свечечку поставить, а чтоб далеко не ходить, к владыке на подворье и пошел. Там и был, когда началось…
— Оттуда и сбежал, — подсказал Щербатый, не терпевший пронырливого залессца.
— Я служу князю своему, а не саптарам, — надулся Терпило.
Георгию стало скучно, и он принялся глядеть по сторонам.
Потому и увидел, как замерзшим плесом в ту же сторону, что и княжий поезд, движется темная фигура. Высокая, грузная, она мерно и тяжко шагала по снежному ковру, неведомым образом опережая шедших рысью коней, удаляясь, как удаляется в степи пыльный вихрь, но странный путник не был смерчем. Георгий видел сутуловатую спину, массивный посох, седую, всклокоченную гриву. К ногам незнакомца льнула длинная предвечерняя тень, на белом снегу казавшаяся вовсе черной. Не в силах оторвать взгляда от диковинного зрелища, севастиец послал рыжего в галоп, но куда там! Догнать старика, а странник был стариком, в этом Георгий не сомневался, было невозможно.