— А вы не считаете, что его можно размотать? Упомянутый вами клубок…
Его вопрос упал тяжело — словно камень, брошенный в воду.
Виола вглядывалась в свое отражение в зеркале, трогая пальцами ссадины и синяки и полностью игнорируя Лео. Притворное равнодушие было искусством, которым она овладела в совершенстве. Наконец, выбрав одну из баночек, она начала осторожно смазывать синяки мазью. Закончив эту процедуру, повернулась к Лео:
— Меня многому научила жизнь, милорд. И я придерживаюсь правила, что никогда нельзя выбрасывать ничего ценного. Вам неприятно, что вас считают вещью? Что вас осматривают и оценивают, как товар? Мне тоже. Вы не считаете, что клубок наших отношений слишком запутан? Я даже не обещаю, что буду хорошо с вами обращаться. Дьявольщина, я даже не могу поклясться, что не зарежу вас спящего.
— Ненависть, любовь и желание убить… Прелестное сочетание!
Виола резко повернула, голову, но ничего не ответила. Лео молча смотрел, как она снова начала вытирать голову.
Это было больше того, на что он мог сейчас надеяться, хоть и гораздо меньше того, чего желал бы получить. Она ничем ему не обязана. Но, принеся в жертву своего кузена, свою семью, Лео считал, что заслуживает все-таки большего. Ведь он посвятил себя ей, душой и телом, и хотел в ответ получить то же самое. Желал этого всем своим существом.
А что до возможности быть убитым во сне… Ну что ж, это не худший конец жизни — смерть от женской руки.
Их возвращение в Дарем получилось настолько нелепым, что Виола пожалела о том, что не осталась в Лондоне, хотя ехали они со всеми удобствами, в карете с великолепной подвеской. Сиденья в ней были превращены в удобную кровать, на которой они с Пен могли уютно устроиться и дремать всю дорогу.
Лео обращался с ней с такой осторожностью, словно она была редким вином, которое не следует трясти и взбалтывать. Но разбалованная псина могла бесцеремонно толкаться, пихаться и требовать внимания в любую минуту.
Липовая аллея подсказала ей, что они уже подъезжают к поместью. Пен беспокойно заворочалась и вывалила язык наружу. Знакомые арки из стволов и крон заставили сердце Виолы томительно ныть. Как глупо было привязаться к этому дому так быстро!
Карета остановилась. Пен подняла голову, насторожив уши и энергично виляя хвостом. Лакеи спрыгнули с запяток, заставив экипаж слегка закачаться. Дверь кареты открылась — и собака вылезла наружу, радуясь возвращению домой.
У Виолы перехватило дыхание. Пусть Пен этого понять не в состоянии, но она-то ясно осознавала, что Дарем не их дом. Конечно, Лео был прав, утверждая, что ей не следует оставаться в Лондоне сейчас, до полного выздоровления. Там была слишком большая вероятность, что ее кто-то увидит, что начнут распространяться слухи, что будут задавать бестактные вопросы.