— Дороговаты будут, — бросила кумушка, которая шла навстречу.
— Дамочка, да где ж вы дешевле найдете? — обиделась торговка. — Поди редкое лакомство-то. А сережки из них — куда там рубинам!
Прохожий зашагал дальше, невольно напевая себе под нос:
Время вишен любил я и юный, и зрелый,
С той поры в моем сердце рану таю…
[1]Израненные фасады зданий, мостовая черна от пороховой копоти, под окнами — разломанная мебель. На площади Эстрапад выстроилась расстрельная команда версальцев из Национальной гвардии — сабля на боку, триколор на рукаве. Стволы «шаспо» нацелены на офицера коммунаров в фуражке с двойным серебристым кантом.
— Пли!
Грохот фиакра на улице Сен-Жак вырвал прохожего из очередного кошмара. Женщина лопатой сгребала с мостовой лошадиный навоз, распугивая воробьев и голубей. Из кабачка в помещении обувной лавки, которую держал на улице Сен-Жак овернский предприниматель, вывалился пьянчужка, дохнул прохожему в лицо винным перегаром:
— Видал?! Чё тока не удумают деляги-безделяги, чтоб половчей обуть работяг!
Прохожему вдруг тоже захотелось выпить. Он собрался уже войти в заведение овернца, но его взгляд притянула рекламная афиша: смазливая брюнетка подкручивает фитиль лампы, красный абажур жарко полыхает на сине-зеленом фоне.
САКСОЛЕИН
Керосин наивысшего качества!
Безопасен, прозрачен, без запаха,
самовоспламенение исключе…
На афише, как на палимпсесте, неожиданно проступает нижний, не до конца стертый временем слой.
Долгий список на серой стене, шесть колонок, сотни имен:
Босой старик — ступни в язвах и порезах — валяется у порога ликерной лавки, перегородив тротуар. Полицейский агент, присев рядом, засовывает старику в рот горлышко бутылки; вокруг радостно гогочут. У стойки в кафе версальские офицеры и гражданские с довольными рожами громогласно тостуют за победу, звенят бокалы. На пустыре по улице Эколь не прекращаются расстрелы.[2] Медленно отползает фургон; дверца болтается на ветру, и внутри видны сваленные в кучу тела. Жандармы, в мундирах с надраенными пуговицами заставляют жителей квартала разбирать баррикаду. Женщина воет над трупами с проломленными черепами. Солдат наотмашь бьет ее по лицу.
На улице Расина взвод держит на мушке съежившегося у стены подростка. Его обвиняют в том, что он спрятал в канализационном люке горсть патронов, чтобы отвести подозрения от отца. Офицер вскидывает руку:
— Отставить!
К мальчишке прикладами подталкивают какого-то попрошайку, тот упирается и орет:
— Да чтоб у вас повылазило! Зуб даю, со жмура я их снял, эти чертовы годиллоты.