Король Франции Генрих был в глубине души еще одним врагом герцога. Поначалу трудно понять его отношение к своему молодому соседу. Он едва ли когда-либо действительно признавал его, а Вильгельм, со своей стороны, никогда не вкладывал рук в королевские, объявляя с подчеркнутым почтением к своим предкам, что является человеком Генриха. Во времена юности Вильгельма, когда Нормандия оставалась без хозяина, у короля был хороший шанс, который выпадает раз в жизни, укрепить свою власть, захватив по крайней мере часть нормандской территории. Недовольство низким происхождением наследника герцогства не могло само по себе служить оправданием такой узурпации. Однако, в то время как феодальные лорды находились в большом смятении и занимались по большей части выяснением отношений друг с другом, в то время как у них было так мало национальных чувств, а лишь яростная междоусобица, это был подходящий для внешнего врага момент обогатиться за их счет. Время, когда Нормандия стремилась бы к большему объединению из-за внешней опасности, еще не пришло. Французская и скандинавская фракции все еще различались и с подозрением относились друг к другу, но когда наконец король Генрих без предупреждения вторгся со своими солдатами на территорию Нормандии и захватил Эврецин, было слишком поздно. Слишком поздно, если принять во внимание то, что последовало затем, несмотря на вспышку новых проявлений зависти и возрождение старых обид и ненависти.
Генрих одержал победу и какое-то время торжествовал, он потребовал себе знаменитый приграничный замок в Тилье и настоял на том, чтобы его разрушили. И, хотя храбрый командир держался до конца даже вопреки приказу Вильгельма, в итоге он вынужден был сдаться. Генрих тут же разместил там гарнизон, что давало ему сильную власть над Нормандией. Последовал период мира. Король казался удовлетворенным. А голова молодого герцога была занята усиленным изучением врагов, уже проявивших себя или еще скрывающихся под маской лицемерия, а также своих возможных или вероятных союзников. Готовность поступать как должно делала герцога Вильгельма настоящим мужчиной даже во времена его детства. В течение многих лет он замечал, что мятежи и насилие происходили в его герцогстве все чаще, становясь обыденным делом, шум споров и сражений становился все громче. В его первой великой битве при Вал-и-Дюне решался вопрос о господстве: чье правление возьмет верх — котантенских лордов и Гая Бургундского или Вильгельма Незаконнорожденного.
Это была великая битва скорее по своему значению, чем по количеству участвующих в ней людей. Вильгельм призвал верные ему провинции на помощь, и ко двору прибыли рыцари Нормандии, в то время как из Бессина и Котантена прибыли мятежники, готовые помериться силами. Кажется странным, что именно скандинавская часть герцогства первой выступила против Вильгельма, в то время как сам герцог представляется нам идеальным потомком северян. В этот раз король Генрих поддержал своего вассала, и, когда Вильгельм в критический момент обратился к нему за помощью, ему не отказали. Прежде Генрих не стыдился принимать сторону норманнских предателей, и теперь, когда появился шанс разделить на куски герцогские земли и присоединить большие владения к Франции, мы более, чем когда-либо озадачены тем, что он не воспользовался представившимся случаем. Возможно, он чувствовал, что правление герцога окажется лучшим, чем правление мятежных баронов Котантена, и в целом будет, скорее всего, менее опасным. Таким образом, когда Вильгельм попросил защиты, она была с готовностью ему предоставлена: король прибыл к нему на помощь во главе большого войска и помог выиграть победу.