Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен! (Нусинов, Лунгин) - страница 20

— Не надо эту самодеятельность, — подошел к Вале Дынин.

Валя вскинула на Дынина удивленные глаза.

— Это же Маяковский, — сказала она.

— Знаю. А Маяковского в каком классе проходят? И по тематике не то: Адам, Ева. Понятно говорю?

Валя хотела что-то возразить, но Дынин уже обернулся к ребятам:

— Стих «Наш лагерь» выучили?

— Выучили… Выучили… — вразнобой ответили ребята.

— Три-четыре! — скомандовал Дынин.

началась нестройная декламация.

Из раздаточного окна умильно внимали искусству чтецов поварихи, судомойки и мужчина из обслуживающего персонала.

— Стоп! — скомандовал Дынин. — «Бодры» надо говорить бодрее, а «веселы» как?

— Веселее.

— Молодец, понял. Вот так и продолжайте, — сказал Дынин и направился к выходу.

— Марат идет! — шепнул Венька.

Марат подошел и, не глядя на ребят, нерешительно остановился возле вожатой.

— Стань на свое место, — приказала она.

Марат стал.

— Иуда, — прошептал ему Шарафутдинов. — Продал свой талант за тридцать сребреников.

— Врешь! Ничего я не получал!

Все развели руки в стороны, а Димка и Шарафутдинов сжали при этом кулаки и с обеих сторон тиснули Марата под ребра. Марат крякнул и перешел на другое место.

— Двурушник! — шепнул ему Венька. — Сам в крапиву прыгал, а сам…

За раздаточным окном, прикрывая рты, одобрительно хохотали поварихи.

— «Кто не ест — мы стыдим» — продекламировал маленький мальчик.

— «По-ху-деешь — ему говорим!»

На последней строчке все показали на Марата, а Шарафутдинов развернулся и звезданул ему по шее. Марат съежился и принял удар как справедливое возмездие.

Свинья перестала копать и улеглась в вырытой яме. Улеглась, поджав под себя ноги, смежила белесые ресницы и ровно засопела.

— Эта свинья готова, — сказала Нелька. — Давайте другую.

Но свинья ни за что не хотела уступать место. Она, как пробка в горлышко бутылки, плотно вошла в яму и заполнила ее всю.

Девочки и деревенские ребята пытались выковырять свинью, но пальцы скользили по щетинистому боку. Свинья подрагивала кожей и довольно похрюкивала — ей было приятно.

Костя через щель проталкивал на нее маленькие черепки от валявшихся под трибуной битых цветочных горшков и даже — «тьфу, тьфу!» — плевал на нее. Но ленивая тварь не шевелилась.

— Сейчас я ее!.. — пригрозил один из деревенских и набрал пригоршню гравия.

— Не смей бить животное! — строго прикрикнула на него Митрофанова. — Ее надо лаской! — и, присев перед свиньей на корточки, нежно захрюкала.