На следующий день дома по случаю католического Рождества их ожидал скромный праздничный ужин, состоявший из традиционного немецкого гуся, пудинга и красной капусты.
— Мда-а, — окинув взором стол, протянул Нижегородский. — Нет, Савва Августович, лично я с такой закуской категорически не согласен. Это вообще черт знает что такое! Где хваленая немецкая кровяная колбаса, где чесночная подливка к телятине, где ветчина, где потсдамский салат? Да у нас в институтской столовке…
Он сделал заказ в ресторане.
А потом настал последний день одиннадцатого года. Это было воскресенье. Бега они решили пропустить. С одной стороны, недостатка в деньгах компаньоны уже не испытывали, с другой же, Каратаев считал, что им необходимо делать передышки с целью релаксации. Он путанно объяснял Нижегородскому, что частые их присутствия на бегах могут привести к накоплению каких-то там факторов и сдвигу каких-то причинно-следственных полей, способных деформировать игровой процесс и… И так далее и тому подобное.
— Вы в курсе, что сегодня в полночь наступит Новый год, фрау Парсеваль? — задал Нижегородский вопрос экономке, доедая обеденный суп. — Тридцать первое декабря, а мы с Августом не видим никаких праздничных приготовлений.
— Я вас не понимаю, господин Пикарт.
— Чего тут понимать? А впрочем, ладно, я опять сделаю заказ в ресторане, а вас попрошу быть столь любезной и часикам к одиннадцати сервировать нам стол в гостиной. Там уютнее.
— В гостиной? — снова удивилась экономка.
— Да. И поставьте, пожалуйста, пару дополнительных приборов: возможно, будут гости.
Нижегородский вальяжно откинулся на спинку стула и медленно, с долей какого-то жеманства вытер рот салфеткой. На нем был роскошный домашний халат, так густо расшитый золотыми и серебряными позументами, что однозначно определить его основной цвет не представлялось возможным. Широченные атласные отвороты и бархатные обшлага были окантованы многоцветным витым шнуром и прошиты золотой канителью, а на больших накладных карманах вытканы золотые грифоны. Туалет дополняла белая рубашка с пышным фиолетовым галстуком и золотой заколкой. Еще накануне вечером Каратаев заметил на безымянном пальце правой руки своего компаньона перстень с почти черным камнем, ограненным под бриллиант.
— Это траурное кольцо, Савва. Печальное напоминание о тех, кого я безвозвратно потерял, — пояснил Вадим.
«Когда он только все успевает, — глядя на современника, не переставал дивиться Каратаев. — Вчера утром привезли патефон, потом приволокли здоровенный сейф, который едва втащили на ремнях шестеро профессиональных грузчиков… Да! Что он там сказал про гостей?»