: «Что дает вам право думать, что меньшинство — всецело посвятившее себя служению народу — внезапно превратиться в тирана, едва взяв власть в свои руки?.. Почитайте биографии и вы убедитесь в обратном. Робеспьер, член Конвента, единолично повелевающий судьбами Франции, и Робеспьер, никому не известный адвокат из провинции, — это одно и то же лицо. Власть не изменила ни его моральный облик, ни его идеалы и устремления…»
Несмотря на подобные тирады, Ткачев, так же как и Нечаев, внушал страх окружавшим его людям. Находясь в эмиграции, он был мало знаком с положением дел в России, где якобинские идеи не нашли широкого отклика; да и в Европе, несмотря на потенциальную возможность заручиться поддержкой в среде сторонников Интернационала, Ткачев не нашел себе места среди представителей двух магистральных течений общественной мысли, каковыми являлись марксизм и анархизм. Ему также не удалось создать собственной политической организации. Образованное им в конце 1870-х гг. «Общество народного освобождения» не смогло укорениться в России; издаваемый им журнал «Набат», который он стремился перевести в Россию, прекратил существование, и две эти неудачи возвестили о конце как самого Ткачева так и задуманных им предприятий. Он умер в возрасте сорока одного года в психиатрической больнице. Столь печальный конец — притом что дом умалишенных занимал важное место в истории русской интеллигенции и окончить здесь свои дни не считалось позором — не давал оснований предполагать, сколь счастливое будущее было уготовано его идеям: разве не он писал Энгельсу о том, что «русский народ был коммунистом в силу своего инстинкта и традиций»? Но он также говорил и том, что для триумфа революции «следовало отрубить головы всем подданным Российской империи старше двадцати лет от роду». Эти разумные советы были забыты не всеми…
Со смертью Ткачева, первого русского теоретика революции, замкнулся круг, в котором преобладала революционная мысль, в большинстве своем носившая умозрительный характер. В последующие годы марксизм станет тем вкладом, который Россия сделает в развитие крупного течения западноевропейской мысли, организационным оформлением которого явился Интернационал. Для тех, кто в России грезил о трансформации общества и политического порядка, 1880-е гг. стали временем отрицания особенного положения России, свидетельствовавшим, таким образом, о разрыве со всем, что на протяжении двух предшествовавших десятилетий разрабатывалось теоретически и применялось практически с целью примирения будущего порядка с русскими традициями.