Пока Ростовцев и Главный комитет разрабатывали проект, губернские комитеты готовили собственные предложения, зачастую резко отличавшиеся друг от друга, в зависимости от особенностей региона (население, помещичья задолженность), традиций, а также от характера и плодородности земли. При представлении материалов выделились три основные концепции: согласно первой собственность помещика оставалась неотчуждаемой; согласно второй освобождение могло сопровождаться только дарованием усадьбы; наконец, самые щедрые комиссии предлагали, чтобы крестьянам предоставлялись реальные средства освобождения в виде пахотных земель, лугов и хозяйственных строений. В комитетах шла борьба по вопросу о размерах наделов и о сроках отбытия за нее повинности. Ни одно решение не принималось единогласно. Впрочем, в одном сходились все комиссии: наделение землей должно было оговариваться ясными условиями, но здесь возник новый барьер между теми, кто желал перераспределения наделов, и теми, кто категорически возражал против передела земель.
Эти зачастую противоречивые предложения передавались на рассмотрение Редакционных комиссий, которым пришлось с самого начала принять принцип освобождения крестьян с землей. Этот принцип полностью соответствовал ясно выраженной Александром II воле, согласно которой освобожденный крестьянин обязательно наделялся пахотной землей, передаваемой ему в полную собственность. Летом 1859 г. депутаты губернских комитетов собрались в столице, чтобы представить плоды своей работы Редакционным комиссиям. Их предложения в целом были противоречивы, и им предстояло попасть в руки редакторов, взгляды которых также далеко не отличались единообразием. Накануне их прибытия в Санкт-Петербург Милютин[57], назначенный в 1858 г. товарищем министра внутренних дел Ланского[58] и являвшийся горячим сторонником реформы, составил записку, в которой анализировал предложения губернских комитетов и приходил к выводу об опасности появления настоящих партий среди депутатов, приглашенных в Санкт-Петербург. Они собрались там, жестко напоминал Милютин, роль которого на этом заключительном этапе была едва ли не решающей, чтобы высказать свое мнение не по существу, поскольку ориентир, указанный императором, не подлежал обсуждению, а только об условиях проведения реформы исходя из характера землепользования в каждой губернии.
Умеренность Милютина, его попытки сблизить различные партии, не были бесполезными, ибо все яростнее разгоралась борьба между сторонниками реформы, поддерживавшимися царем и главой Редакционных комиссий Ростовцевым, и ее противниками, обвинявшими реформаторов в желании уничтожить дворянство, привести страну к крестьянскому восстанию и анархии и, что, возможно, еще серьезнее, скрытно подготовить переход к конституционной монархии. Противники реформы к тому же сомневались в том, что император занимает четкую позицию, ибо, по их мнению, на него в большей степени влияли либералы из его окружения, нежели личная убежденность в необходимости реформы, и в какой-то момент показалось, что они правы.