, когда эти платежи были отменены, общая сумма выкупа почти в три раза превысила рыночную цену земли.
Другая проблема касалась сохранения сельской общины, или мира. Идеи славянофилов о благотворном влиянии общинной организации крестьянства на развитие общества вдохновляли многих реформаторов. Собственником земли, как его определяла реформа, был не крестьянин-единоличник, а мир, все члены которого несли коллективную ответственность за выплату долга. Крестьяне не очень разбирались в этой концепции солидарного должника, так же как и не понимали сохранения общинной власти. Наконец, сбивала с толку и возможность бесплатно выделить любому освобожденному крестьянину четверть причитавшейся ему нормы — то, что называли «нищенские наделы». Эта мера, противоречившая духу реформы, была принята под давлением Государственного совета, который был враждебно настроен к закону в целом и который Александр II пытался подчинить своей воле.
Какой бы она ни была со всеми своими недостатками реформа 1861 г. сняла с России клеймо позора и вывела ее в семью европейских государств. Граф Монтебелло, французский посол в Петербурге, внимательно наблюдавший за этим предприятием, писал в депеше, адресованной министру иностранных дел: «Эта мера, какими бы ни были ее следствия, главное дело Александра II», что, впрочем, не помешало ему указать, в рассказе о поездке императора в Москву в июне 1861 г., на «теплый прием крестьян и холодность дворянства, удалившегося в свои поместья», чтобы не приветствовать царя.
Реакция крестьян также была не такой спокойной, как, возможно, рассчитывали авторы проекта. Французский поверенный в делах Фурнье отмечал в конце 1861 г.: «Крестьяне думают, что последнее слово реформы не сказано, думают, что у них есть право на землю, т. е. безусловное право, ибо для них, поскольку они всегда обрабатывали землю, она им и принадлежит». Но крестьяне не всегда проявляли разочарование или настойчивость; иногда также их пугали перемены, и они предпочитали держаться своего прежнего статуса. Граф Николай Егорович Комаровский так отмечал в своих «Записках» (пусть и составленных спустя многие годы после реформы, проведенной когда ему было всего шестнадцать): «Вспоминаю свое изумление, когда спустя какое-то время после обнародования манифеста оброчные[62] крестьяне Ярославской губернии пришли к моей матушке и просили ее с плачем и земными поклонами, чтобы воля, которую им дали, их не касалась, уверяя, что и без нее прекрасно проживут, и упрашивая матушку сделать шаги, необходимые для того, чтобы их оставили в прежнем состоянии». Эти свидетельства подчеркивают смятение крестьян, примеры которого можно встретить и в других источниках. Тот, который приведен здесь, принадлежит перу человека, считавшему реформу событием, «дарующим национальное величие»