***
— Ну, сколько у тебя там получается?
— Пятьдесят и сорок, если цедить с обеих сторон. Это больше, чем вчера, — почти в два раза.
— Настырная. Ладно. Принесу. Будешь давать две груди в каждое кормление. Получится примерно норма. Немножко докормим. Теперь надо еще, чтобы он захотел сосать. Это, знаешь ли, тоже будет удачей.
***
Олешка захотел. Я думаю, за это ему вполне можно положить под подушку ножик. И мы уже довольно сильно продвинулись к тому, чтобы позировать для картины. Платье не обещаю. Это не очень удобно. Но форма — не главное. Главное — содержание: я кормлю олешку.
***
Мне сняли швы.
Хирург зубоскалит:
— С мужа бутылка. Внутри все почти как было. Когда решит заглянуть, ничего не заметит.
***
Все, все, все. Завтра на свободу.
За окном с веселой непристойностью шевелится весна — балуется птицами, кошками, облаками и теплым воздухом, ласково задувающим в открытое окно. И все — крылатые, мохнатые, чешуйчатые и другие — поддаются ее соблазняющим уговорам. Я тоже.
Остался месяц. Всего один месяц до возвращения Сережи.
Из роддома нас забирал Влад. Он был выбрит до синевы и — матерь Божья! — в костюме, с букетом размером в месячную зарплату.
Это меня насмешило ужасно:
— Тебя уже пригласили на роль первого любовника?
Вместо ответа он целомудренно чмокнул в губы, коротко сказал: «Давай!» — и взял на руки сверток.
В окнах пускали слюни. Сережка был бы доволен.
Но мне не понравилось, как Влад смотрел на ребенка: слишком внимательно разглядывал личико, едва обозначившиеся черточки, словно искал в них скрытый, дополнительный смысл.
— Влад?
— Поехали. Отвезу тебя к твоей маме. А через неделю — посмотрим. Есть одна идея.
***
Вечером пришел Геннадий Петрович. Он похудел еще больше, но снова был собран, с целеустремленным блеском в глазах.
— Ася! Я пришел объясниться. Вы в состоянии меня выслушать?
Он долго думал и пришел к выводу, что нам не стоит начинать все заново. За прошедшее время действительно многое изменилось. И, наверное, правильно, если я буду строить свою жизнь самостоятельно, в естественном соответствии со своими взглядами и устремлениями. Процедуру развода он берет на себя. И еще он хочет сказать мне спасибо за дни, проведенные вместе.
Я подумала: он всегда был честным и благородным. Всегда.
Геннадий Петрович чуть задержался у кроватки, рассматривая малыша, и на его лице проступила жалостливая брезгливость, смешанная с удивлением:
— И все — из-за этого крошечного червячка?
И я опять подумала: он всегда был честным и благородным, но есть вещи, которые я не сумею ему объяснить.