Атаман не вылез.
Стали рубить детей. Атаманша на коленях волочилась с разметавшимися косами, неотдираемо хватаясь за их ноги. Один укоризненно сказал:
— Чого ж кричишь, як ризаная? От у мене аккурат як твоя дочка, трехлетка… В щебень закапалы там, у горах, — та я же не кричав.
Срубил девочку, потом развалил череп хохотавшей матери.
Около одной хаты, с рассыпанными по земле стеклами, собралась кучка железнодорожников.
— Генерал Покровский ночевал. Трошки не застукали. Как услыхал вас, высадил окно совсем с рамой, в одной рубахе, без подштанников, вскочил на неоседланную лошадь и ускакал.
Эскадронец хмуро:
— Чого ж вин без порток? Чи у бани був?
— Спал.
— Як же ж то: спал, а сам без порток? Чи так бувае?
— Господа завсегда так: дохтура велять.
— От гады! И сплять, як нелюди.
Плюнул и пошел прочь.
Казаки бежали. Семьсот лежало их, наваленных в окопах и длинной полосой в степи. Только мертвые. И опять у бежавших над страхом и напряжением подымалось неподавимое изумление перед этой неведомой сатанинской силой.
Всего два дня тому назад эту самую станицу занимали главные большевистские силы; казаки их выбили с налету, гнали и теперь гонят посланные части. Откуда же эти? И не сатана ли им помогает?
Показавшееся над далеким степным краем солнце длинно и косо слепило бегущих.
Далеко раскинулся обоз и беженцы по степи, по перелескам, по увалам. Все те же синие дымки над кострами; те же нечеловеческие костлявые головенки детские не держатся на тоненьких шеях. Так же на белеюще-разостланных грузинских палатках лежат мертвые со сложенными руками, и истерически бьются женщины, рвут на себе волосы, — другие женщины, не те, что прошлый раз.
Около конных толпятся солдаты.
— Та вы куды?
— Та за попом.
— Та ммать его за ногу, вашего попа!..
— А як же ж! Хиба без попа?
— Та Кожух звелив оркестр дать, шо у козаков забралы.
— Шо ж оркестр? Оркестр — меднии трубы, а у попа жива глотка.
— Та на якого биса его глотка? Як зареве, аж у животи болить. А оркестр — воинская часть.
— Оркестр! оркестр!..
— Попа!.. попа!..
— Та пойдите вы с своим попом пид такую мать!..
И «оркестр» и «поп» перемешивались с самой соленой руганью. Прослышавшие бабы прибежали и ожесточенно кричали:
— Попа! попа!
Подбежавшие молодые солдаты:
— Оркестр! оркестр!..
Оркестр одолел.
Конные стали слезать с лошадей.
— Ну, шо ж, зовите оркестр.
Нескончаемо идут беженцы, солдаты, и торжественно, внося печаль и чувство силы, мрачно и медленно звучат медные голоса, и медно сияет солнце.
34
Казаки были разбиты, но Кожух не трогался с места, хотя надо было выступать во что бы то ни стало. Лазутчики, перебежчики из населения, в один голос говорили — казаки снова сосредоточивают силы, организуются. Непрерывно от Екатеринодара подходят подкрепления; погромыхивая, подтягиваются батареи; грозно и тесно идут офицерские батальоны, все новые и новые прибывают казачьи сотни, — темнеет кругом Кожуха, темнеет все гуще огромно-скопляющаяся сила. Ох, надо уходить! Надо уходить; еще можно прорваться, еще недалеко ушли главные силы, а Кожух… стоит.