Колдун, тяжело дыша, стоял над лежащей на полу смуглой девчонкой, пристально вглядываясь в нечто над постелью. Солод ничего не видел и не понимал, но по глазам колдуна стало ясно, что беда здесь, рядом, в комнате. Рванув с шеи пузырек темно-желтого стекла, колдун вытащил пробку, отшвырнул её в сторону и глотнул из крохотного горлышка. Упав на колени, разжал зубы черноволосой и влил маслянистую жидкость ей в рот. Кровь изо рта пополам с зеленоватой жидкостью струйкой побежала по бледному, как саван, лицу ведьмы, закапала на ворот льняной рубахи. Тип чертыхнулся, попытался встать и упал рядом с девицей. Светло-серые глаза безжизненно уставились на Солода. Флакон, подскакивая, покатился по полу и замер у самых сапог ошалевшего купца.
Лянка приподнялась на кровати, безумными глазами обвела комнату, тихо, душераздирающе застонала, и снова рухнула на постель, закатив глаза. Кожа посерела, почернела, скукожилась, покрылась глубокими морщинами. Тело несчастной превратилось в мумию и рассыпалось в прах. Вместо жены на постели лежала куча пепла. Солод отмер, заорал. Он орал, когда катился с лестницы, орал, когда мчался через корчму, орал, когда несся по улицам, расшвыривая прохожих.
Нашли его только под вечер, пропахшего мочой, трясущегося от страха и безумного. Белого, как лунь.
Глава 2
В которой, собственно, герои знакомятся уже как взрослые и выясняется, что после драки кулаками не машут
Я бреду сквозь густой туман по узкой каменой тропе. Холод и липкая сырость пробирают до костей, под ногами клубится грозовое облако. Безмолвие нарушает лишь карканье ворон и тоскливый плач неясыти. В отчаянии взмахиваю руками, срываюсь вниз, в тяжелое живое и вязкое грозовое нечто. Вспышка молнии, в ядовитом отблеске мелькают безглазые, серые лица, тени тянут ко мне когтистые лапы, раззявив оскаленные рты. Клубы призраков окружают, впиваются ледяными когтями в сердце, я бьюсь, но не могу прорвать вязкий, смертельно-ледяной туман. Тени шепчут, шепчут вкрадчиво, мерзко, от этого шепота у меня волосы встают дыбом, екает сердце, я выхватываю кинжал, который победно сияет льдом, и вспарываю тьму.
Дикий вопль, вопль тысяч разъяренных глоток пронзает тьму, сбивает с ног, но я продолжаю идти, сжав зубы от ярости, разгоняя тени взмахами клинка. Я тебе не по зубам, тьма. Подавишься. Но, их так много, им нет числа, их все больше... И, самое жуткое, я знаю, что там, за дымкой из душ проклятых, меня ждет он.
Он убьёт меня.
- Зоря! Зоренька! - знакомый голос зовет, кричит, прорываясь сквозь туман и время. Я не могу ответить, не могу, рыдаю от злости, сжимаю пальцы, впиваясь ногтями в ладони до крови, но спасительной боли все нет, я навсегда останусь в омуте тьмы и призраков ...