А Цанка все сидел и казалось завороженно наблюдал за языками костра. В нем проснулись неизвестные до этого чувства нежности, близости, заботы и любви. Рядом спало родное существо. Он хотел служить ей, быть рядом с ней, носить ее на руках, быть ее рабом, ее властелином, защитником и кормильцем… Они будут жить вместе, всегда… Он будет любить ее сильнее, чем прежний муж. Он докажет, что он лучше его, достойнее. Конечно, память о нем священна, и об этом он никогда говорить не будет, но он сделает все, чтобы она была счастливой… Да, они уедут или в Грозный, или еще куда подальше, лишь бы быть с ней рядом… Это замечательное желание; чистая, сильная, красивая, гордая… «Я хочу быть с ней, я хочу ей служить… Сколько нежности и тепла я ей дам, а она только этого достойна. Я счастлив, что могу быть рядом с ней… Как она мила! Сколько она испытала горя и страдания!.. Она достойна самого наивысшего! Бог послал ее мне, а меня ей, чтобы я усладил ее страдания… О звездное небо, о Аллах, дай мне силы любить ее так, как она достойна, соедини нас!.. Как я ее люблю! Как я страдаю и как я счастлив!.. Еле-еле забрезжил рассвет, чуточку просветлело голубое, чистое весеннее небо, а лес ожил. Со всех сторон птицы пели очаровательные мелодии.
Кесирт проснулась. Села. Румянец играл на ее щеках, черные глаза светились, пышные волосы разлетелись по плечам. Она огляделась. Цанка спал на боку у костра, старый конь вопросительно смотрел на нее, мотал недовольно головой. Сверток с едой, весь издырявленный, потрепанный, светился недалеко в кустах.
Она сошла с телеги, долго смотрела в бледное лицо Цанка, слушала его ровное дыхание, сквозь чуть раскрытый рот. Потом бережно накрыла его своим полушубком и пошла к реке.
У воды заметила на своем платке иссохшие, размазанные, бледные следы ночного деяния молодого мужчины. Долго, нагнув голову, смотрела, потом поднесла платок к лицу, жадно вдыхала этот позабытый, желанный запах.
Позже залезла обеими ногами в холодную воду, тщательно счищала платье, долго мылась, выйдя на берег заплетала косу, стала молиться, потом села на большой валун, подперев ладонями голову, печально глядела в речку.
Торопясь, перепрыгивая через камни, неслась прозрачная вода из горных теснин в привольную равнину. Тонкие рыбешки неслись наперегонки друг с другом вверх, против течения к истокам реки, к Дуц-Хоте, к мельнице, к Хазе.
«Нана, дорогая нана, — думала Кесирт, — единственно родное существо, как мне жить одной?… Нана, родная нана! Я хочу домой… Какой дом? Чужая мельница — мой дом… Что мне делать?… Как мне жить?… Как я несчастна!»