Она сопротивлялась, не на шутку разозлилась, била его кулаками, кричала. Рассерженный Цанка отступил, тяжело дыша, не говоря ни слова, пошел запрягать коня, без причины пару раз ударил его в бок кулаками.
Кесирт подошла к нему, погладила сзади его плечи, легонько обняла.
— Пойми меня, Цанка, я ведь только-только законного мужа потеряла Нельзя так — пойми… Перед Богом неправильно.
— Да, ладно, — отмахнулся Цанка. — Извини меня… Прости. Вскоре ехали вновь в обнимку от холода. Кесирт чувствовала состояние Цанка, иногда подшучивала, как бы нечаянно трогала запретное место.
— Ты любила его? — вдруг спросил строго он, глядя прямо пере собой.
Кесирт подняла голову с его плеча, глубоко вздохнула, стала вновь серьезной.
— Можно не отвечать на этот вопрос? — в тон ему строго сказала она.
— Да.
Наступила пауза. Кесирт снова положила голову на его плечо и сказала:
— Любила-не любила — это спрашивать нельзя, а вот то, что он был человеком хорошим, умным и ко мне всегда уважительным — это было… И за это я всегда буду чтить его память.
Под лай собак проехали Махкеты. Снег идти перестал, стало еще холоднее. Конь устал, на подъемы шел тяжело. Цанке приходилось соскакивать на землю, толкать обмерзшими руками телегу. На последнем перевале пришлось соскочить и Кесирт, еле-еле смогли вытянуть телегу на гору. Потом был затяжной, пологий спуск, началась родная Вашандарайская долина.
— Какой здесь воздух! Как здесь хорошо! — воскликнула Кесирт. — Как давно я здесь не была! Все-таки дом есть дом!
— Да-а, — поддержал ее Цанка, вновь обнимая ее за плечи, чувствуя, как она поддается его движениям.
— А родник течет? Наш родник! — спросила она, заглядывая в лицо Цанка.
— Да, течет, куда он денется.
— Ой, поскорее бы лето. Как я хочу искупаться в нем.
— А помнишь, как мы купались? — вкрадчиво спросил Цанка. Кесирт ничего не ответила, только шевельнулась, и он почувствовал сквозь одежду, как упругая грудь коснулась его ребер. Она с раскрытым ртом снизу смотрела в его лицо, глаза ее блестели. Более терпеть они не могли…
Конь без управления сошел с колеи, погряз в сугробе. Его долго никто не беспокоил, тогда он сам, чувствуя невдалеке дом и покой, несколько раз дергался… Было бесполезно — залегли основательно, по самую ось…
В феврале 1928 года подошла очередь Дзу-Хоте — в село вошли батальоны красноармейцев и большая группа милиции и чекистов. Приказали сдать все имеющееся в наличии оружие — вплоть до кинжалов и больших ножей.
Первыми откликнулись Арачаевы: по одному приходили в центр села, бросали на землю старые ржавые ружья, поломанные кинжалы и шашки. Следом за ними пошли остальные. Отдавали ненужный хлам, давно устаревшее, чисто декоративное оружие времен Кавказской войны.