— Ну, вы ведь жених, и не простой жених — профессор, — как бы отшучивалась Аврора. — А за деньги не беспокойтесь. Отработаете — столько дел: грант надо закончить, моя докторская, диссертация Ломаева и еще непочатый край, — настроение у нее деловое и приподнятое.
А Цанаев интересуется:
— Аврора, скажи правду, это и есть одна из трех твоих заветных задач?
— Не-е-т, — смеется она, — неужели вы думаете, что и я такая прагматичная? Вы-то мне и так обещали с диссертацией помочь.
— Тогда скажи, что у тебя за три задачи, которые после нашей свадьбы ты должна решить?
— Не должна, а постараюсь, — и после уговоров жениха. — Хорошо, об одной скажу… Ваша жена скоро начнет вас ценить и уважать.
Эти слова были сказаны с некой тоской и отстраненностью, как удаляющееся космическое пространство неземной любви.
— А разве не ты будешь моей женой? — удивился Цанаев. — Или ты будешь временной? — тут он осекся, а она дернулась, словно ее кольнули, и внимательно, очень пристально глянув на него:
— Все временно. Здесь все временно. Там будет вечность, — загадочно произнесла она, задумалась, а Цанаев любопытен:
— Здесь, имеется в виду в Норвегии «все временно!?
— Имеется в виду — на грешной Земле.
— Аврора, — встрепенулся Цанаев, — мы говорили о свадьбе, а ты думаешь о смерти?
— Я думаю о вечности и справедливом мире.
— Ты думаешь, там справедливый мир?
— Это слова безбожника, — резко выдала она. — А я выхожу замуж за верующего человека.
— Значит, я буду двоеженцем? — попытался пошутить жених, а она отпарировала:
— Как мусульманин, вы имеете право иметь четыре жены. Это лучше, чем одна жена и масса случайных связей… по крайней мере честнее, гигиеничней и, может быть, приятней. Я о мужчинах.
— А женщины?
— Я до сих пор считала и считаю, что это дикость. Себя второй женой даже представить не могла. Но у меня есть… — тут она оборвала речь.
— Есть свои задачи?
— От судьбы не уйти… Я пытаюсь… Вы не передумали?
* * *
К торжествам не готовились. Просто они договорились, что после профилактория будут жить вместе. Цанаев даже не представлял, как это будет выглядеть. А время шло и он, конечно же, волновался, но не так, как это ему представлялось, перед таким судьбоносным шагом, который, вероятней всего, круто изменит его жизнь. Это, наверное, было от того, что он практически ничего не предпринимал, лишь долечивался. Хотя он, уже зная Аврору, чувствовал: она что-то творит или вытворяет. По крайней мере, она все реже и реже появляется у него, и то ненадолго. Даже по телефону мало говорит. И вот настал день выписки, — случилось неожиданное — позвонила жена и сходу: