— Заболел будто.
— Да он же вчера на сенокосе был.
— Надорвался, говорят, что ли. Да и лошадь жалеет. Не знаете Плазяка, что ли?
Они смотрели вслед нарядной девушке с ненавистью нищих, замученных повседневным трудом замужних женщин.
— Вот выйдет замуж, так муж ее научит уму-разуму палкой по спине.
— Ой, научит, научит… Работать девке неохота, ей только бы нос задирать.
— А папенька знай откармливает, да похваливает, да всякой всячины ей накупает!
— И маменька не лучше! Да, впрочем, о чем им заботиться? Наняли девушку, та все за нее сделает. Можно и до полудня на перине валяться.
— А правда это, что старший Стефанович жениться думает?
— Это на ней-то?
— Говорят, на ней.
— И-и, куда! Стефанович и сам большой барин. Из города жену возьмет.
— Ну да! Так тебе городская сюда и поехала!
— Небось! На шкварки да на колбасу, на водочку да нагретое пиво и из города любая прилетит! Это не то что постная похлебка в избе!
Они вздохнули и умолкли — костлявая Игначиха, увядшая жена Захарчука, Стасячиха, у которой пухли ноги, и прочие, — все эти хозяйки на четырех, на пяти моргах. У них даже под ложечкой засосало при одном воспоминании о богатстве Стефановичей.
— Вчера опять кабана из-за Буга привезли. Огромный кабанище, пудов двадцать будет.
— Колют и колют, как им жиром не обрастать!
— Рузю, говорят, замуж выдают. В город.
— Да ведь здесь она не выйдет — барыня. Ну, эта хоть работящая.
— Поест вдоволь, да так, что жир по бороде течет, вот сила и появится работать.
Они опять умолкли. Становилось все жарче. Золотой зной стоял над землей. Над верхушками сосен накаленный воздух дрожал мелкой дрожью. Игначиха сдвинула платок с редких седеющих волос.
— Ну и жара!
Они брели по песку, стараясь идти по обочине, поближе к придорожной канаве, чтобы хоть чуточку воспользоваться скудной тенью, отбрасываемой прозрачными, воздушными сосновыми ветвями.
Вдали над лесами уже виднелся тонкий шпиль на костеле. Немного ниже серебряным блеском отсвечивала крыша Остшеньского дворца.
— Недалеко уже, не реви, — успокаивала Ройчиха истекающего потом ребенка. Потихоньку всхлипывая, мальчуган едва тащился.
Позади глухо затарахтела телега. Они отошли еще дальше к краю дороги.
— Овсени. Вон как парадно выехали. Да что это их так много?
— Не видите, что Матусы подсели?
— Глядите, как Агнешка расселась, ровно курица на яйцах.
— А старика дома оставили.
— Еще бы! Кто же за ребенком смотреть будет?
— А одежа-то у него нешто есть, чтобы не стыдно было в костеле людям показаться?
— Ездить-то она на нем ездит, как на лысой кобыле, а одежонки какой не хочет справить! Оборван старик, аж глядеть жалко.