Он не собирался ползти назад, чтобы предостеречь других. Они должны были быть на определенном расстоянии за ним, но они шли по другим тропам. Он думал только о себе, и он двигался бесконечно медленно по лесной тропе обратно. Он прополз несколько сантиметров, четверть метра и полметра, один метр и еще один. Ничего не происходило. Лес оставался спокойным, и звезды все так же мерцали непостоянно как раньше. Тимм полз, слизывая при этом соленую кровь с раскушенной губы. Он полз дальше и дальше, и, наконец, он дополз туда, где он больше не мог видеть самоходку. Было темно, и он мог видеть только пару метров пути перед собой в слабом свете звезд, который падал через кроны деревьев. Дальше темнота поднималась как тупая стена, и Тимм думал: там ты лежал еще несколько минут назад, и никто не стрелял. Нет никого, кто видел бы тебя. Он остановился и внимательно прислушался. Затем он поднялся на ноги и взял под руку пистолет-пулемет. Он бежал как по команде, с кошачьим проворством, беззвучно, большими, неравномерными скачками. Он пронесся несколько сотен метров между собой и местом, на котором стояли самоходки, и только тогда остановился, запыхавшись, согнувшись, застыв, как статуя, когда из кустов со стороны пути внезапно голос тихо окликнул его по имени.
Цадо внезапно потянул Биндига в сторону между ветвей, прижав при этом палец к губам; у него был тонкий слух, и тяжело ступающие звуки резиновых подошв Тимма не ускользнули от него. Они увидели его бегущего по тропе и знали, что что-то произошло. Когда они остановили его, то подтянули его к себе под защиту кустов, и Тимм шепотом пыхтел: - Уходим! Они там впереди...
- Спокойно..., - прошептал Цадо, - только спокойно, Клаус. Они тебя видели?
- Нет, - ответил Тимм, - но мы там не пройдем. Другие тоже не пройдут. У них там посреди леса стоит батарея самоходок, и они будут...
Автоматная очередь разорвала его фразу. Она была совершенно неожиданной, в сильном удалении, но не настолько, что она не имела бы значения. Это был сухой, лающий треск русского оружия, длинная очередь автоматного огня и после секундной паузы еще одна, более короткая, за которой пока последовала тишина.
Трое сидели в кустарнике возле дороги. Цадо затащил Тимма, еще во время автоматного лая, глубже за ветви. Они внимательно прислушивались несколько секунд. Ничего не происходило. Ночь снова была тиха. Но тишина была обманчива, каждый из троих это знал. Часовой, или один из часовых, был предупрежден; кто-то из других мужчин прибежал ему прямо в руки. Биндиг расстегнул карман комбинезона и вынул обе ручных гранаты. Он быстро проверил взрыватели и закрепил оба яйцевидных, рифленых стальных корпуса на петле портупеи. Он сбросил уже расстегнутую русскую шинель с плеч и снял меховую шапку с каски. Он не делал это особенно быстро, как раз так, как делают что-то, что так же неудобно, как и необходимо. Он затянул кожаный ремешок каски и убедился, что первый патрон из магазина уже лежал в патроннике пистолета-пулемета. В конце концов, он взял пистолет и вынул магазин. Он отстрелял четыре патрона в будке путевого обходчика. Ровно столько патронов и не было в магазине. Он засунул руку в карман и вытащил четыре патрона, которые он по очереди вставил в магазин. Снаряженный магазин он вставил в пистолет; потом он тоже перезарядил оружие и больше не ставил его на предохранитель.