- Ты должна будешь искать себе других, - сказал он жестоко. - Другие тоже могут быть нежными. У других тоже есть машины и деньги. Я не вернусь, я это знаю. Я не вернусь, моя маленькая молитва на ночь, рыжая...
Он насухо вытер тело с наполовину чистым полотенцем. Потом он снова надел форму, которую почистил раньше. Он вынес воду для умывания наружу и с шумом вылил ее во двор. Комната была полна солдат. Некоторые из них спали на соломе на полу. Другие сидели вокруг лампы и играли в карты.
- Двадцать! – сказал один. Он подмигнул Цадо, как будто хотел заверить того, что он выиграет эту игру в любом случае. Оружие висело на гвоздях, вбитых в стены. Помещение была прокуренным. Цадо присел за сколоченным из березовых стволов столом и за четверть часа написал рапорт о смерти двух полевых жандармов. Потом он вытащил из своего снаряжения еще одну коробку шоколада и несколько сигарет. Он нашел упаковку галет и тоже взял ее с собой. Когда он взглянул на часы, то поднял брови; ему нужно было поторопиться. Он перебежал улицу и отдал рапорт, который написал.
Альф принимал его, не задавая никаких вопросов. Он только сказал: - Все в порядке, Цадо. Идите и отсыпайтесь.
Цадо надел пятнистую камуфляжную куртку. Он застегнул над ней портупею с пистолетом и покинул свою квартиру.
Потом он прошел вдоль деревенской улицы, мимо бронетранспортера, к одинокому хутору. На фронте было тихо. Только весьма редко слышна была стрельба малокалиберных пушек. На горизонте мерцали белые огни. Они запускают сигнальные ракеты, думал Цадо, они нервничают. Они подстерегают друг друга.
В комнате было странно тихо. Слова падали в пространстве тягуче, как бы медля. Похоже, как будто они состояли из густой массы, с трудом спадающей с губ. Не было ничего живого, только глаза трех человек. На стене тикали часы с кукушкой. Они были из черной древесины, немного поврежденные с одного края, светлые стрелки на темном циферблате, на котором едва ли можно было видеть цифры.
Окна были занавешены, хотя керосиновая лампа давала только мрачный красноватый свет, который не выходил за пределы стола и оставлял все остальное в полумраке. Это была простая кухня. Печь с лениво мерцающим огнем за проломанной дверью. Стол из сырой древесины, протертый до белизны за многие годы. Несколько стульев, таких же натертых добела. Шкаф, краска цвета слоновой кости которого уже растрескалась. Над плитой висели несколько металлических кухонных принадлежностей. Все было просто и чисто. Чистота, пахнущая свежим молоком, паром конюшни и испарениями картофеля.