Как трудно было ему подавить в себе желание отнять пайку у слабого, больного. Отворачиваясь, стыдил самого себя, ругал последними словами. Но разум с требухой не ладили. И тогда, схватив тощую пайку, запихивал в рот целиком и, глотая на ходу торопливо, — давясь, икая, — выскакивал из столовой, чтоб не видеть, как размеренно, основательно жуют свой хлеб другие.
Никто из зэков не догадывался о том, как жадно ел Аслан ягоды и сырые грибы. Как наловчился ловить из- под пней куропаток и, наскоро обдергав перья, съедал не потроша. Может, потому его и обошла стороной цинга.
Голод… От него вспухали руки и ноги. От него мутило. Аслан хватал на ходу гроздья рябин, ягоды шиповника, всякую растительность, какая имела мало-мальски съедобный вид.
Лишь к наступлению холодов чувство голода притупилось. Наступила апатия, полное равнодушие к еде.
Желудок уже не воевал с разумом. Он утих, сдался, но исподволь мстил человеку.
Аслана теперь невозможно было узнать. Худой, с потемневшим лицом, впалыми щеками, он с трудом выдергивал ноги из раскисшей мари. Стал молчаливым, мрачным, злым.
Может, голод и сделал его жадным. А потому, когда не нашел под подушкой шарфа и свитера, связанных ему бабкой к зиме, озверел от ярости.
Поставив на уши весь барак, нашел свои вещи под подушкой у бугра. И, дождавшись его возвращения из столовой, не говоря ни слова, хватил обидчика кулаком в челюсть. Тот в долгу не остался. Угодил в висок, вложив в удар всю тяжесть тела.
У Аслана в голове зазвенело. Он, шатаясь, бросился на бугра с диким, нечеловеческим криком. Воры расступились. Никто из них не рисковал поднимать руку на Слона. Тут же зеленый пацан осмелел. «Пусть бугор сам шею обломает», — решили воры не вмешиваться и с нар наблюдали за дракой.
Аслан ударил Слона головой в лицо. Тот ногой в пах вздумал въехать. Аслан увернулся. Бугор упал. Аслан рухнул на него, крутнул его голову на спину. У Слона внутри все заскрипело.
— Э, ты, фрайер, полегче на поворотах! — послышалось с нар злое.
Чей-то удар в бок сапогом сбил Аслана на пол.
— Не тронь пацана. Он честно трамбовался, — вступился кто-то из воров. И началась в бараке драка, какой никто раньше не видел.
Кто кого, чем и за что колотили, понять было невозможно. Крик, брань, стон, пыхтенье, треск ломающихся нар, звуки ударов, — все смешалось.
Нары, пол — в крови. Никого не узнать, сплошные кровавые ссадины, фингалы, одежда — в клочья; лица у зэков свирепые, озверелые. Глаза горят огнем злобы. Кому бы еще врезать? Кто еще на катушках держится?
Влетевшая в барак охрана долго не могла образумить, навести порядок. Узнать, в чем дело, так и не удалось. Никто из воров не выдал причину и зачинщика драки. Аслан тем более не стал ни о чем рассказывать.