Нянька опустила руки, и внимательно посмотрела в глаза своему воспитаннику. Хорст важно выпятил губы и, облизав их, задумчиво произнес:
— Однако, желает вдова королевского советника, чтоб я распорядился ее деньгами! И сумма хорошая! Сколько там?
— «Триста шестьдесят семь тысяч лотридоров». — Еще раз прочитала Эльза.
— Вот! — Хорст обличающее поднял указательный палец вверх. — Это очень много! Скажи Рене, пусть сбегает к этому племяннику Езефа, узнает подробности об этой несчастной вдове. А я подумаю, чем ей помочь!
— Хорошо, Ганс, — Эльза тяжело поднялась, и, свернув на ходу письмо, подошла к двери. — Вижу, тебе уже лучше. Поспи.
Как ни старался Хорст воспользоваться советом Эльзы, а уснуть не получалось, пока восточную сторону неба не осветил рассвет: только он закрывал глаза, как сразу вспоминалась Екатерина Борне, герцогиня, красавица и невеста короля. А когда она отворачивалась, тогда перед взором громоздились горы золотых лотридоров, закрывая все вокруг до самого далекого моря. И только с первыми лучами солнца он скользнул в так ему нужный сон.
Глава 15. Хорст и Гровель. Дорога
Отряд, предводительствуемый Бродериком, уже давно покинул владения плененного барона и теперь передвигался по коронным землям.
Радульф, пришедший в себя ровно в тот момент, когда всадники покидали замок, скулил что-то, свесившись с крупа лошади. Что-то жалобное, временами переходящее в нестрашные угрозы или в разнообразные обещания. На него никто не обращал внимания, лишь прикрепленный для его сопровождения оруженосец — молодой сьер Брюлли иногда подъезжал к своему подопечному и поправлял сползающее с лошади тело.
Бродерик и Гровель по-прежнему ехали впереди. В нескольких словах обсудив прошедшую битву оба замолчали, не находя, что ещё можно обсудить.
— Давай вернемся к нашему приказчику, — предложил Бродерик.
— К какому? — Гровель сразу вспомнил Карла и Жакома, и никак не мог взять в толк, чем они могли заинтересовать Бродерика.
— К тому, что украл деньги у купца, распродав обоз с ворванью, — напомнил маршал.
— А чего к нему возвращаться? Он уже за далекими морями меняльную лавку открыл.
— Сильно не любишь ты этих людей. Пожалуй, даже больше, чем коннетабля Борне, а?
— А за что их любить? Попомни моё слово — если их не остановить сейчас, то лет через сто мы все поголовно станем их рабами. И ещё радоваться будем этому обстоятельству. Не понимая, что добровольное рабство, в которое нас загнали посредством доступных денег, стократно хуже самого грязного рабского ошейника. У раба на рудниках есть хотя бы мечта — оказаться снова свободным, а что будет у нас? Ведь мы искренне будем считать, что свободны. Но это заблуждение! Обычного раба нужно одевать, чтоб не замерз, его нужно кормить, чтоб не сдох, его нужно лечить. А мы, будучи рабами добровольными, должны будем сами заботиться о себе, не забывая вовремя пополнять кассу безликого хозяина. Мы станем рабами их денег, рабами их законов, в которых не будет места состраданию и справедливости. Ведь, свободно распоряжаясь всем золотом, что есть в мире, они будут вольны диктовать свои требования любому номинальному светскому властителю. А если он окажется несогласен, то всегда найдется несколько других, готовых покарать отступника за небольшую подачку. Так что то, чем они занимаются, нельзя назвать коммерцией, это уже какая-то страшная химера негоции и политики, и поэтому цели у меня и у них очень разные. И про Борне ты прав.