Дворец герцога Борне лишь немногим уступал королевскому. Обоим Бродерикам — и прежнему и нынешнему — приходилось здесь бывать неоднократно. Но если у настоящего маршала этот визит не вызывал никаких чувств (лишь ожидание весёлого развлечения — хотелось посмотреть на самодовольную рожу коннетабля, когда он узнает о том, за кого приехал сватать его дочь герцог Лан), то у воплощенного едва не случилось помутнение рассудка. Настолько живо он вспомнил свое последнее посещение своего недавнего партнера по торговым делам, что сухие ладони сами собой сжались в кулаки, под морщинистой кожей на лице вздулись желваки, а борода мелко-мелко затряслась.
Он недобро зыркнул из-под кустистых бровей на слугу, отворившему ворота, плюнул под ноги лошади и замер в седле каменным изваянием, ожидая, когда кто-нибудь соизволит помочь ему спешиться.
Хорст не без удовольствия наблюдал за Бродериком, предчувствуя, что встреча с Борне выйдет содержательной.
По случаю утра — уже не раннего, но все-таки утра — Великий Коннетабль ещё нежился в постели. Весь вечер минувшего дня ему пришлось принимать дары от вассалов — близилось восемнадцатилетие дочери и подвластные ему бароны спешили выразить герцогу свои верноподданнические чувства. Не сказать, что было их — баронов — особенно много, но, будто сговорившись, они прислали свои подношения в один день. В подарках для герцога не нашлось ничего особенно ценного: дюжина охотничьих псов и сук, не претендующих на особые стати, пара десятков золотых чаш и блюд (одно даже украшено тусклыми камешками), пяток жеребцов и четыре тонких жемчужных нити. Еще какая-то рухлядь в мешках, Борне даже смотреть не стал.
Но с вассалами следовало вести себя осторожно, и коннетабль был вынужден отписать несколько писем, превозносящих ценность даров и уверяющих баронов в искренней радости сюзерена. Поэтому спать он лег поздно, но, когда утром ему сообщили, что перед воротами ожидает его пробуждения Сам Великий Бродерик, герцог не стал срывать на слугах свою досаду от случившегося недосыпа. Он полежал ещё немного на ложе, пока старый Сальвадор подбирал ему подходящую к приему прославленного гостя одежду. А когда одетый и бодрый коннетабль смог таки спуститься к гостям, визитеры уже хлебали вино, предложенное им расторопным Сальвадором.
К сорока годам герцог Борне обрел обильную седину на всю голову, обзавелся плотным телосложением, не позволявшим ещё называть его толстяком, но со стройностью, отличавшей весь род Борне, покончившим навсегда. На его почти круглом лице, которое придворные дамы считали образцом мужественности, приветливо и открыто блестели ярко-голубые глаза. Словом, любой, кому хоть раз посчастливилось увидеться с коннетаблем, искренне начинал считать его своим самым лучшим другом — настолько благообразно и великодушно выглядел этот вельможа. А свисавший на широкую грудь Орден Жалящей Пчелы недвусмысленно намекал на немалые военные заслуги своего обладателя. Эта деталь образа заставляла окружающих ещё больше доверять герцогу. И как-то забывалось, что никакими особыми подвигами на полях сражений он прославиться не успел.