— Это действительно так? — холодно поинтересовался Скорцени уже у самого Матье, сидя при этом за столом рядом с Марией-Викторией. — Вы помогли одному из партизан?
— Из раненых… партизан, — уточнил Матье.
Высокий, невообразимо худой, в изорванной одежде полувоенного образца, он напоминал то ли Робинзона, то ли изловленного в горах и представшего перед военно-полевым судом дезертира.
— И в чём же заключалась ваша помощь?
Матье устало взглянул на обер-диверсанта и столь же устало пожал плечами.
— Мой рассказ будет короче, чем вы предполагаете, — при каждом слове копьеподобный кадык француза упрямо прорезал тощую морщинистую кожу. Казалось, ещё одно движение — и она не выдержит, разойдется, словно под ударом ножа. — Я вытащил партизана из кювета, протащил метров двести, чтобы оба мы оказались вне зоны огня, и там перевязал. А затем тащил, а временами нес на себе, еще более часа, пока не наткнулся на какую-то горную хижину в которой обитает старуха. Там и оставил его.
— Вы говорите об этом с такой откровенностью, словно не понимаете, что вас ждет за эти старания по законам военного времени! — молвил Умбарт, грохнув кулаком по столу. — Пока мы здесь сражались с партизанами, вы спасали одного из партизан. Это разве не предательство?
— Прощаясь, партизан сообщил, что дома у него хранится около двухсот литров вина, — невозмутимо продолжил свой рассказ Матье. — Он спрятал его в тайном погребе, чтобы спасти от солдат. Как только кончится война, он приглашает всех нас, уцелевших в ней участников нынешнего боя, к себе, на это вино.
— Вы что, бредите, мсье предатель?! — не удержался Скорцени.
— Нет, партизан тем более не бредил. Кстати, фамилия его Массино. Антонио Массино. Деревню он тоже назвал. Полагаю, что у нас появился еще один послевоенный союзник, а главное, еще один дом, в котором в трудные минуты нас могут приютить. Кажется, я ответил на все ваши вопросы, господа? А теперь, если вы, синьора княгиня, не возражаете, я присяду за стол и выпью бокал-второй вашего вина. К тому же я страшно изголодался.
Штурмбаннфюреры угрюмо переглянулись. Больше всего их удручало даже не то, сколь независимо ведёт себя этот французишка, а то, что, в конечном итоге, он прав. Сама логика развития событий, житейская мудрость — на его стороне.
— Стоит ли так торопиться к столу, мсье? — побагровел Умбарт, угрожающе приподнимаясь и хватаясь за пистолет. Перед ним был француз, что само по себе вызывающе, поскольку он терпеть не мог французов, эту нацию предателей. Тем более, этот француз оказался пособником партизан.